рассчитывали. Видите ли, для певца голос — самое важное в жизни. Голос — рабочий инструмент. Каждый певец бережет голос как зеницу ока. Особенно в нашем театре, ведь у нас никогда не поют под фонограмму. Во время вечерних спектаклей отоларинголог специально дежурит в поликлинике на случай непредвиденных обстоятельств. В результате неисправности ларингоскопа возникла очень выгодная для Томской ситуация, то есть травма была совсем не опасной, и в то же время Величаева вследствие своего истерического спазма не могла петь, ей казалось, что она потеряла голос.

— И долго может продлиться такое состояние?

— До тех пор, пока она не возьмет себя в руки.

— Значит, если бы Томская не смогла в тот вечер петь, Величаева не сумела бы ее подменить?

— Выходит, что так.

— Значит, Томская осталась единственной и неповторимой?

— Да, никто не мог заменить ее.

— Значит, она могла сорвать спектакль?

— И не один. Да и гастроли могли не состояться. Но кто думает о театре в таких случаях?!

— Странно. Получается, что, в сущности, ни Величаевой, ни Томской не было выгодно то, что произошло. А кому же это могло быть выгодно? Кто мог бы все-таки петь ведущие партии, если бы вышли из строя обе — и Томская, и Величаева?

По двору проехала машина. В свете фар Степанов заметил напряженное лицо Книгина.

— Кто? Пожалуй, Ирина Грушева.

Степанов мгновенно припомнил Грушеву. «Вот она, серенькая мышка!» — молнией промелькнуло в мозгу. Подбежал Чумарик, затявкал жалобно. Должно быть, замерз. Степанов взял собачку на руки.

— Скажите, Книгин, а другие артисты, то есть певцы, тоже платили Груберу?

— Конечно. Платили, дарили подарки.

— А вам в подобных случаях ничего не перепадало?

Книгин на короткое время замкнулся, затем произнес:

— Борис Вениаминович не хотел обновлять оборудование.

— Допустим. Но какими же мотивами могла руководствоваться Томская?

— Величаева пела лучше, об этом все знали. У нас, в Москве, это не имело значения, но за границей... В газетах могли открыто хвалить Величаеву, могли предложить Величаевой выгодный контракт. Дирекции пришлось бы с этим считаться. А в последнее время Галина Николаевна сильно сдала, была не в форме. А тут как раз гастроли на носу... Все нервничают.

— То есть кто нервничает?

— Ну, все, — Книгин замялся. — Вы знаете, я ведь информирую вас добровольно, потому что меня совесть мучит.

А мог ведь и промолчать, как Тимошенков, например.

«Все он знает», — подумал Степанов. Но он вовсе не собирался говорить Книгину о том, что Тимошенков уже отказался от своего заявления. О закрытии дела следователь также предпочел умолчать.

— Все-таки было бы неплохо, если бы вы более подробно рассказали мне о том, что вам известно, — сказал Степанов.

Книгин вздохнул и заговорил:

— Значит, по вечерам в поликлинике дежурит отоларинголог. И как раз в тот вечер было мое дежурство. Я сидел, смотрел телевизор. Вдруг дверь распахнулась с такой силой, что штукатурка на пол посыпалась.

— Вы сидели в кабинете?

— Да. Но не в самом кабинете, а в процедурной.

— И что же произошло?

— Вдруг охранники в форме втащили какую-то женщину. Это была Томская. Следом вбежал Сафьянов. Я понял, что это его охрана. Сафьянов обычно такой мягкий, деликатный, хотя ему палец в рот не клади. А тут я его с трудом узнал. Лицо искаженное. И кричит отчаянно, прямо-таки вопит: «Воскресите ее! Воскресите ее!» А что я могу сделать? Я всего лишь отоларинголог. Надо было «неотложку» вызывать. Томскую волокли под мышки. Ее, наверно, несли через подземный переход. Ведь театр и поликлинику соединяет подземный переход. Я думаю, что сначала она еще своими ногами шла. Потому что ведь это дико: тащить ведущую певицу Большого, будто какой-то мешок. Хотя с них станется!

— И что же с ней приключилось?

— Черепно-мозговая травма. Вид у нее был еще тот. Язык вывалился изо рта, сама задыхается. Лицо и грудь залиты кровью. Охрана Сафьянова и Тимошенков суетились, не зная, как быть.

— А Тимошенков как очутился там?

— Я думаю, не случайно. Наверное, он Томскую и нашел. Или... сам и убил. Тоже весь в крови. Ужас! Ну, я говорю, что сейчас «неотложку» вызову, что ее в реанимацию надо. А Сафьянов возражает, нет, мол, окажите ей помощь вы! Ну, я позвонил Груберу. Он живет на Тверской. А я уже весь дрожал, тоже растерялся. Ищу ключи от шкафа с лекарствами, еле нашел. Ввел ей кофеин подкожно. Я вообще-то покойников боюсь.

— Томская уже была мертва?

— Не знаю. Тут Грубер примчался, и меня попросили выйти. Я только заметил, что Сафьянов о чем-то совещается с Грубером и Скромным.

— Как? И Скромный там был?

— Ну да. В конце концов они все-таки решили вызвать «неотложку». Но не хотели называть фамилию Томской. Еще бы. Такое пятно на репутации Большого театра, а заодно и на премьер-министре. Газетчики слетелись бы, как мухи на мед. Ну, и «неотложка» приезжает, надо сказать, удивительно быстро. Сафьянов тут же поднялся на второй этаж, чтобы зря не светиться. А о Галине Николаевне мы сказали, что не знаем, кто это. Услышали, мол, шум на улице, выбежали и видим женщину с проломленным черепом.

— А как же костюм Снегурочки?

— Нет, она была в обычном платье, без пальто.

— А в больнице не могли опознать ее?

— Да нет, у нее лицо было в таком состоянии...

— А если она очнется?

— Ну, не знаю. Это не моя забота.

— И как по-вашему, кто ее так?..

— Не знаю. Может быть, сам Сафьянов. Приревновал, например.

— А если я допрошу Грубера?

— Он вам ничего не скажет.

— Тогда вы мне сейчас скажите: если Грубера не будет в поликлинике, ну, уйдет на пенсию, уволят, мало ли что может случиться, так вот, кто в таком случае займет его место?

— Это не я решаю. В любом случае новый врач должен заменить оборудование.

— Понятно. А куда же увезли Томскую?

— В Склифосовского, конечно. Слушайте, а мне ничего не будет? Я же вроде как на самого премьера бочку качу.

— Нет, ничего не будет. Даже орден дадут.

— Не шутите. Я серьезно спрашиваю.

— А я вам серьезно отвечаю. Законам ведь все обязаны подчиняться. — Степанов иронически усмехнулся.

Книгина эта усмешка, кажется, покоробила. Но тут Степанов увидел сына. Николай с несколькими приятелями возвращался из института.

— Коля, — окликнул следователь.

Сын подошел.

— Скажи Юре, что вы оба мне сейчас понадобитесь.

Николай поспешно кивнул и, в свою очередь, подозвал Юру. Ребята остановились поодаль. Остальные студенты прошли вперед.

— Письменно я ничего подтверждать не буду, — тотчас заявил Книгин. — Галина Николаевна