Степанов уже знал, что характер Томской отличался, как это часто бывает у артистов, противоречивостью и взбалмошностью. Она могла отказать родному сыну и тут же одолжить деньги постороннему молодому человеку, который к тому же мог не спешить с возвратом долга.

— Послушай, Коля, — обратился Степанов к сыну. — Вы с Юрой сейчас будете понятыми. Но сначала сбегай-ка домой, отнеси матери Чумарика.

Николай взял собачку и помчался наверх. Вскоре он вернулся, запыхавшись:

— Мама сказала, что обед стынет и салат готов.

— Ничего не поделаешь, обедать будем потом.

Степанов вывел из гаража машину, и все четверо поехали в «Склиф». Следователь пытался по мобильнику добраться до начальства в лице Даниила Евгеньевича, но безрезультатно.

Сцена семнадцатая

Удостоверение сотрудника Управления открыло Степанову дорогу в реанимацию. Выяснилось, что Томская в больницу не поступала. Значит, она была зарегистрирована под другой фамилией, но под какой, пока не было известно. Книгин тоже не знал. Он казался нервным и взволнованным, то и дело наклонялся к уху Степанова и шепотом спрашивал, верны ли слухи о скорой отставке Сафьянова.

В реанимационном отделении Василий Никитич заметил, что возле одной из палат дежурит человек в штатском, но явно подозрительный. Следователь пригляделся и узнал одного из охранников Сафьянова. Степанов подошел к двери в палату и попросил разрешения войти. Охранник в штатском отказал. Степанов попытался обратиться к нему по-дружески:

— Да пропусти...

— Не положено. — Лицо охранника сделалось грубым и непроницаемым.

Степанов помахал заветной книжечкой прямо перед носом противника. Охранник по-прежнему преграждал ему путь. В конце концов следователь схватился за ручку двери и дернул. Дверь приоткрылась. Степанов разглядел лежащих больных. Это были две пожилые женщины, головы их были забинтованы. Рука той, что лежала справа, хорошо была видна Степанову. На пальце поблескивало обручальное кольцо. Из капельниц струилась бесцветная жидкость. Степанов резко оттолкнул охранника и прорвался в палату. Над кроватями укреплены были таблички с именами и фамилиями больных. Одну из женщин звали Людмилой Сергеевной Петровой, другую — Мариной Игоревной Лазаревой. Обе женщины явно были без сознания. Но вот одна из них как будто попыталась шевельнуться. Обостренным чутьем больного человека она ощутила знакомый запах, исходивший от одежды вбежавшего в палату Степанова. Запахло собакой, родным маленьким Чумариком! Но Степанов, конечно, не мог обратить внимание на едва приметное шевеление на кровати. Как раз в этот момент охранник схватил его за рукав, сердито повторяя: «Запрещено! Запрещено!», и вывел следователя в коридор. Там они принялись названивать по мобильникам своему начальству. Собрались врачи и медсестры. Степанову принесли белый халат.

Даниил Евгеньевич по-прежнему не отвечал. Степанов отошел к окну, чтобы улучшить связь. Охранник, поняв, что по мобильнику дозвониться не удастся, побежал к телефону на посту дежурной медсестры. Степанов нервничал. В коридоре показались Николай, Юра и Книгин в белых халатах, наброшенных на плечи. Книгин раздосадованно доказывал молодым медикам, что все они влипли в скверную историю. Степанов наконец дозвонился до кабинета Даниила Евгеньевича и передал трубку подошедшему охраннику. Но для того Даниил Евгеньевич отнюдь не являлся авторитетом. Охранник ждал команды Сафьянова. Однако премьер не отвечал. Тогда Даниил Евгеньевич пообещал лично связаться с Сафьяновым.

Около четверти часа все нервно расхаживали по коридору. Наконец зазвонил мобильник Степанова. По-прежнему мягкий, но с нотками нетерпения голос Сафьянова настоятельно порекомендовал следователю покинуть больницу. Степанов отвечал напряженно: «Да... да...», затем перезвонил Даниилу Евгеньевичу, который даже удивился, зачем подчиненный ему звонит:

— Вы должны подчиняться приказу!

Значит, спокойные слова Сафьянова являлись не чем иным, как приказом.

Книгин явно был раздосадован. Он был уверен, что в сложившейся ситуации его сочтут тем самым «стрелочником», который всегда оказывается виноват.

Степанову, Книгину и ребятам, Коле и Юре, пришлось уйти ни с чем. Василию Никитичу было неловко. Что подумает о нем сын?

Дома молчали, уткнувшись в тарелки. Только Маша робко заметила, что суп, наверно, не такой вкусный, потому что слишком долго кипел. Да и салат, потомившийся немалое время в холодильнике, оказался совсем не таким, как обычно. Однако все это уже не имело значения.

На другой день Степанова срочно вызвали к Даниилу Евгеньевичу. Тот объявил, что в больнице вчера ночью скончалась Томская.

— Обширное кровоизлияние! Тело в морге, в холодильнике.

— Но которая из них? — осмелился спросить Степанов.

— То есть как это — которая?

— Ну! — Следователь замялся. — В палате было две женщины. Я даже запомнил имена: Людмила и Марина. Которая же из них оказалась Томской?

— Это не имеет значения! — с нажимом произнес Даниил Евгеньевич.

Кажется, теперь слишком многое уже не имело значения.

Сцена восемнадцатая

Подготовка к гастрольному турне шла полным ходом. Обязанности Скромного временно исполнял Царедворский. Сольную партию в ближайшем спектакле должна была исполнять Величаева. Степанову предстояло вновь слушать «Снегурочку».

— Ты станешь настоящим меломаном! — подшучивала над мужем Маша. И тут же добавляла серьезно: — Это очень полезно: слушать одно и то же произведение в разном исполнении.

Степанову оставалось только соглашаться с женой. Сафьянов не объявлялся. Зато объявился Овчинников и сказал, что также собирается на спектакль. За пару дней до посещения Большого Маша вдруг спросила, нельзя ли попросить еще один билет:

— Понимаешь, Вася, для Коленьки. Мальчик растет совершенным дикарем. — Да какой он мальчик, он — мужик! — буркнул Степанов, но контрамарку у Царедворского взял.

В фойе семейству Степановых тотчас попался на глаза Тимошенков. Маша и Коля смотрели на него с любопытством.

— Вы не поете сегодня? — поинтересовался следователь. И вправду как заправский меломан!

— Пою, — ответил Тимошенков. — Сейчас иду гримироваться. — Он отозвал Степанова в сторону и громко прошептал ему на ухо:

— Скончалась Томская! Ее обнаружили в больнице и уже не смогли спасти. Говорят, лицо сильно обезображено. Наверное, будут хоронить в закрытом гробу.

Степанов кивал невпопад, но сам не произносил ни слова, опасался сказать что-нибудь лишнее.

Не успел Василий Никитич избавиться от Тимошенкова, как натолкнулся на Овчинникова. Бывший банкир сиял белозубой улыбкой.

— Становитесь завзятым театралом? — Овчинников крепко пожал руку следователю. Степанов не ударил в грязь лицом:

— Я знаю, что Царедворский сорок раз слушал «Тоску» в разных театрах!

— То-то его постановка в Большом — точная копия постановки в миланском Ла Скала! — Овчинников хмыкнул.

Рядом с председателем Попечительского совета потрясающим нарядом сверкала его Амалия. Волосы красотки отливали ярчайшей медью. Смотрелась она сногсшибательно. Девушке, несомненно, пришлось потрудиться над своим новым имиджем,