«Не хватало еще сбиться с маршрута, осрамиться перед генералом армии. Вот будет позор!» И хотя она была уверена в себе, все же под ложечкой нет-нет да и покалывало, а в сердце заползал неприятный холодок.

Над Москвой шел дождь. Узнав об этом, радист доложил командиру экипажа. Ольга не на шутку встревожилась. Горючего оставалось мало. «Можно, конечно, сесть на запасном аэродроме, под Москвой их много. А если и на запасном такая же погода, тогда куда?»

Когда доложили генералу армии о погоде в Москве, он заволновался, поговорил о чем-то с полковником, приказал еще раз связаться с аэродромом и узнать обстоятельно метеоусловия. С земли передали, что в ближайшие два-три часа погода не улучшится, будет идти с перерывами дождь, возможна даже гроза. Генерал армии все же принял решение садиться в Москве на центральном аэродроме, положившись на экипаж. В разрыве облаков Ольга увидела аэродром, стала заходить на посадку. Самолет терял высоту медленно, серая вата облаков наползала со всех сторон, скрывая плоскости. Ольга неотрывно смотрела на приборы, удерживая самолет на курсе и глиссаде[13].

Высотомер показывал уже сто метров, а облака по-прежнему обволакивали «Дуглас» темной массой.

«Снизимся еще метров на тридцать. Если и дальше будут облака, уйдем на запасный аэродром», – решила Ольга. Она вся напряглась, руки слились со штурвалом, ноги – с педалями. Ольга чувствовала малейшее движение самолета. Он подчинялся ей, чутко реагируя на отклонение рулей управления.

Не высоте восемьдесят метров облачность оборвалась, но, как назло, шел сильный дождь, посадочная полоса виднелась словно в тумане.

– Будем садиться! – предупредила экипаж Ольга.

Аня тоскливо смотрела на молочный экран дождя и молила о благополучной посадке. За время полета она немало поволновалась: шли в облаках, контролировать выдерживание линии пути было трудно, от напряженной работы лицо горело, а спина взмокла. Ей очень хотелось, чтобы у генерала осталось хорошее мнение об экипаже.

И когда колеса «Дугласа» коснулись бетонки, Аня облегченно вздохнула, с гордостью подумала: «А все-таки Ольга молодец!»

Зарулив самолет на стоянку, Ольга вышла из кабины в салон.

Генерал встал ей навстречу, протянул руку.

– Спасибо за отличный полет. Всему экипажу объявляю благодарность, – сказал он мягко и доброжелательно.

Ольга стеснительно посмотрела ему в лицо, хотела что-то сказать, да замялась.

Генерал заметил ее нерешительность, спросил:

– У вас есть ко мне вопрос?

И Ольга осмелела.

– Есть, товарищ генерал армии. Не вопрос, а просьба.

– Говорите, слушаю вас.

– Помогите нам перейти в авиагруппу, которая обеспечивает партизан.

Широкие брови генерала надломились, он посмотрел на Ольгу с некоторым удивлением.

– Вы так желаете?

– Очень… – выдохнула Ольга. – Раньше мы летали на ПЕ-2, бомбили, но после ранения меня перевели на этот самолет. А возить почту, грузы… сами понимаете… Хочется настоящей работы.

– Выходит, возить генералов – это тоже, по-вашему, ненастоящая работа? – рассмеялся он и обратился к полковнику: – Ты слышал, Павел Степанович?

– Слышал, – ответил тот, гася улыбку.

– Ну что ж, Ольга Васильевна, – назвал он по имени и отчеству Голубкину, и она приятно удивилась: «Откуда он знает?» – Постараюсь вам помочь. Только ведь летать к партизанам… сами понимаете, – повторил он с усмешкой ее слова «сами понимаете» и уже серьезно добавил: – Опасно. Большой риск.

– Нам чем опаснее, тем лучше, товарищ генерал армии, теперь уже улыбнулась Ольга, и генерал отметил в ее глазах решительность, настойчивость.

– Так и быть, помогу. Павел Степанович, напомните мне об их просьбе, как только вернемся к себе из Москвы.

– Есть, товарищ генерал армии! – ответил полковник. Так была решена судьба Ольги и ее экипажа.

2

К партизанам они летали только ночью. «Дуглас» был тихоходен, и днем его могли легко сбить зенитки или истребители противника. Конечно, и ночью было небезопасно, но все-таки ночь затрудняла действия и зенитчиков, и истребителей.

Первые вылеты к партизанам прошли более менее благополучно.

Особенно им запомнился седьмой по счету. Взлетели они вечером. Солнце уже скрылось за холмами, но было еще светло, хорошо виднелись и полоса, и лес, окружавший аэродром, и постройки.

К линии фронта подошли на максимально возможной высоте. Внизу полыхали пожары, кое-где темноту вспарывали длинные желтоватые языки реактивных снарядов да короткие ярко-красные всплески артиллерийских залпов.

Сбавив обороты двигателей, Ольга перевела самолет в режим планирования. Этот тактический прием широко использовали наши экипажи при перелете линии фронта: противник работу моторов не слышал, и самолеты пролетали линию фронта в большинстве случаев незамеченными.

Планируя с приглушенными двигателями, самолет углубился в тыл противника, там Ольга вывела «Дуглас» в горизонт, взяла курс в район действия партизанского отряда. Шли в облаках, поэтому ни прожекторы, ни истребители нащупать их практически не могли.

Выйдя по расчетным данным в предполагаемый район посадки, Ольга стала снижаться. На высоте триста метров самолет вынырнул из облаков, и девушки увидели внизу слабенькие огоньки. Аня жадно всматривалась в ночную темь. Где-то тут находилось озеро, от которого они должны взять курс двести тридцать градусов и лететь пять минут, чтобы выйти в заданный район.

Летая по кругу, Ольга вместе с экипажем искала озеро. Внизу все сливалось в сплошное черное пятно. Изредка темноту разрезали слабенькие лучи-паутинки идущих по дороге машин. Но вот Аня обрадовано сообщила, что видит озеро. Действительно, впереди справа на темном фоне земли выделялось большое светлое пятно.

Они прошли озеро и легли на расчетный курс. Аня засекла время. Через пять минут показался выложенный из костров треугольник. Это был условный знак места посадки. Ольга развернула самолет, пошла на костры. Начало площадки было обозначено двумя спаренными огнями. В створе[14] с ними горел еще костер, указывая направление посадки. С первого захода они сесть не смогли: Ольга затянула снижение, костры остались позади, а самолет все еще имел приличную скорость и несся над землей, как встревоженный быстроногий скакун.