галерею к заднему входу – тому, что ведет во двор за «Молодым лесом», и вскоре уже стоял возле кустов сирени за складом. На них сейчас не было ни одного цветка, ветви шумели, потому что как раз поднялся небольшой ветер, хотя все еще было очень жарко. Я стоял возле этих кустов, и в голове у меня образовался какой-то вакуум – как будто внутри, за глазами, в черепе, ничего нет. Я пялился на огород, где работали дядя Вахтер и еще несколько ребят. Потом посмотрел на небо, на котором не было ни единого облачка – только большое белое солнце. Оно словно бы висело в голубой пустоте неба, в самом центре, потому что как раз миновал полдень. Раньше мне никогда не удавалось посмотреть прямо на солнце, а в тот день – легко. И через глаза это солнце вдруг полилось мне в голову – белое, липкое и густое, словно разогретый гречишный мед, – а я ощутил необычайный покой. Вокруг меня поднялся ветер, и в воздухе закружилось облачко золотистых частичек – теперь я знаю, что это была просто пыль со двора, но тогда подумал: «Солнечный ветер!» «Бескрайний горизонт» распростер свои огромные алюминиевые паруса, золотые частички зазвенели, ударяясь о них, словно миллиард хрустальных колокольчиков, и я услышал громкий звук корабельной сирены, извещающий о том, что корабль готов к отплытию. И я взошел на борт. И все.

Я не помню, как потом вернулся домой. Не помню, как ужинал, мылся, как погасили свет в спальне.

На «Бескрайнем горизонте» рядом со мной были и Неваляшка, и тетя Йола, и бородатый дядя в красной водолазке. Еще там была моя бабушка, и даже мои родители, которых я знаю только по фотографиям из серого конверта, что хранится на складе. На борту не происходило ничего особенного – мы просто парили в межпланетной пустоте, а сияющие частички солнечного ветра нежно позванивали об алюминиевые паруса. Было тихо, хорошо и спокойно.

Какая-то часть моего ума регистрировала происходящее вокруг, но люди, которые склонялись надо мной, обращались ко мне, трясли, толкали или гладили по голове, были всего лишь тенями. Мне ничего не хотелось – вроде бы в этом нет ничего необычного, ведь как часто мы говорим, что нам, мол, ничего не хочется. Да миллион раз! Но тогда мое «ничего-не-хотение» было настоящим. Я не чувствовал ни голода, ни даже жажды. Не ощущал потребности что-то говорить, вставать с кровати, одеваться, мыться, идти в школу, в комнату, где телевизор, и даже в уборную. Совершенно ничего! Мне хотелось только спать, потому что, когда я закрывал глаза и опускал голову на подушку, мой «Бескрайний горизонт» становился стопроцентно реальным.

Случались мгновения просветов, когда настоящим бывал «Молодой лес», – например, после того, как тетя Гигиенистка заставила меня проглотить какие-то таблетки и запить их водой, а потом отвела под душ… Или когда я каким-то неведомым образом оказался в кабинете дяди врача, который сначала вколол мне в руку иглу и взял немного крови, а потом другим шприцем сделал укол… Или когда Мирек с Шимеком ночью вытаскивали меня за руки из постели, а потом меняли простыню – мне тогда было холодно, потому что я намочил пижамные штаны. Еще я очень хорошо помню машину скорой помощи и длинный коридор, а потом – кровать с металлической спинкой, тетей в накрахмаленных чепцах и других, в белых халатах. Тогда у меня мелькнула мысль, что меня отправили в центр ресоциализации, но даже это не производило на меня никакого впечатления.

Я понятия не имел, сколько продолжалось мое путешествие на «Бескрайнем горизонте» – потом выяснилось, что меньше трех недель, а мне казалось – гораздо дольше. Закончилось оно так: в больницу, где я лежал (потому что это все-таки оказалась больница, а не центр ресоциализации), приехала тетя Йола. Я тогда, правда, еще не покинул борт «Бескрайнего горизонта», но сразу понял, что он не настоящий, и мне стало очень-очень грустно. Вот до самого нутра грустно – как никогда раньше!

Тетя Йола приходила ко мне каждый день и проводила со мной очень много времени! Гораздо больше, чем когда-то. Она разговаривала со мной, читала мне книги, а один раз даже принесла с собой фотографии моих родственников, которые взяла на складе, и расспрашивала обо всех, кто на них изображен. Еще ко мне приходили другие тети – доктора – и задавали разные вопросы, и в конце концов я начал на них отвечать, хотя мне по-прежнему было очень грустно, и я постоянно ревел как маленький.

А потом – когда я уже начал сам ходить по больничному коридору и почувствовал, что мне все же хочется есть и мыться, – мне сказали, что я больше не вернусь в «Молодой лес». Я уеду с тетей Йолой – но не в тот детский дом под Кошалином, где она работает, потому что это специальный центр для «чокнутых», а туда, как ни крути, меня не возьмут. Я поеду в Дубовый Лес, это такая местность довольно далеко от Силезии, и тамошний детский дом тоже называется «Дубовый лес», а руководит им подруга тети Йолы.

Мои вещи собрали и отослали туда по почте, а я вышел из больницы, и тетя Йола посадила меня в «трабант» своего мужа, который согласился отвезти нас в этот самый Дубовый Лес. Оказывается, у тети Йолы теперь есть муж, да еще с машиной! Они поженились летом, а я ничего об этом не знал! Мы выехали рано утром. Было 21 сентября 1981 года. Понедельник.

Глава 5

Муж у тети Йолы такой же толстый, как она сама, и очень веселый. Он постоянно смеется – если не вслух, то про себя – и улыбается. Я думаю, хорошо, что у тети такой муж, – ей с ним наверняка не скучно. Я уже знал про «трабант», потому что тетя мне говорила, так что, увидев этого мужа, забеспокоился, как мы все в этой машине поместимся – гэдээровский «трабант», правда, не такой тесный, как польский «фиат», но все равно небольшой.

– Все хорошо, Михал? – Тетя Йола оглядывается назад и вопросительно смотрит на меня.

Я сижу сзади, ветер обдувает лицо, потому что я открыл окошко.

– Да.

– Метек, пожалуйста, не гони так, – напоминает тетя Йола мужу.

– Кисонька, да разве ж я гоню? Мы едем шестьдесят километров в час, – смеется тот.

– Это очень быстро! Ты не можешь ехать помедленнее? Пожалей мои нервы, будь добр!

Муж тети Йолы смеется, смотрит на меня в зеркальце и подмигивает.

Я еще никогда не ездил на «трабанте» и вообще никогда так долго не ехал на машине. Сиденья обиты черной клеенкой, и сильно пахнет бензином. У «трабанта» пластиковый капот – Шимек говорил, что поэтому его и называют «мыльница». Этот – светло-зеленый, такого же цвета, как моя рубашка из голландской посылки.

Дубовый Лес находится под Люблином, но мы поедем туда не сразу, потому что тетя Йола должна еще взять в Катовице какие-то документы, которые нужны, чтобы меня приняли в новом детском доме. Мы проезжаем Хожов – площадь с фонтаном: он работает точно так же, как работал в тот день, когда мы с Миреком вылили в него жидкость для мытья посуды. Увидев это, я облегченно вздыхаю, но при воспоминании о том майском дне мне становится грустно. Кажется, что прошли годы, а не несколько месяцев.

Фонтан работает, но что-то все же изменилось. Я морщу лоб и присматриваюсь. На улицах теперь больше людей! И очереди перед магазинами… Вот это да!