Шрифт:
Интервал:
Закладка:
107 Порой же открывается подлинная трагедия. На рис. 6 представлены результаты проверки женщины в возрасте около тридцати лет. Она лежала в клинике, ей диагностировали шизофрению депрессивного свойства, и прогноз был удручающим. Она была моей подопечной, и я ей сочувствовал, не совсем соглашаясь с печальным прогнозом, ибо уже тогда шизофрения казалась мне понятием относительным: я считал, что все люди в какой-то мере безумны. Эта женщина выделялась из числа прочих пациентов, и я не желал принимать ее диагноз. В те дни мы, напомню, мало разбирались в душевных расстройствах. Конечно, я составил анамнез, но не выяснил каких-либо подробностей, способных пролить свет на ее болезнь. Тогда я провел ассоциативный эксперимент и наконец-то сделал немаловажное открытие. Первое нарушение случилось на слове «ангел», затем было полное отсутствие реакции на слово «упрямый». Дальше заминки случались на словах «зло», «богатый», «деньги», «глупый», «дорогой» и «жениться». Эта женщина была замужем за преуспевающим мужчиной, он занимал значимую должность и был, по-видимому, доволен жизнью. Я расспросил ее мужа, и тот сообщил мне, подтвердив рассказ пациентки, что депрессия началась спустя два месяца после смерти их старшей четырехлетней дочери. Ничего больше из этиологии вывести не удавалось. Эксперимент же предъявил мне сбивающие с толку реакции, которые я никак не мог свести воедино. Это не редкость, особенно если нет привычки к такого рода исследованиям. Полагается начинать с расспросов о словах, которые не связаны напрямую с предполагаемым ядром ситуации. Если начинать непосредственно с сильнейших раздражителей, ответы будут ложными, так что сначала пусть идут безобидные слова, на которые, скорее всего, поступят честные отклики. Я спросил: «Что насчет ангела? Значит ли что-нибудь для вас это слово?». Она ответила: «Конечно! Это мой ребенок, которого я потеряла», – и залилась слезами. Когда она чуть успокоилась, я уточнил, что означает для нее слово «упрямый», и пациентка ответила, что ровным счетом ничего. Но я возразил: «Вы запнулись на этом слове; то есть с ним наверняка что-то связано». Она продолжала отрицать, и мы перешли к слову «зло»; сознательно она отнекивалась, но серьезная негативная реакция показывала, что она что-то скрывает. Я назвал слово «синий», и она воскликнула: «Такого цвета были глазки моего умершего ребенка!» Я уточнил: «Они вам так запомнились?», и она ответила: «Конечно! Такие удивительно яркие, когда она родилась…» Я заметил, как изменилось ее лицо, и спросил: «Что вас смущает?» Она призналась: «Это не цвет глаз моего мужа». Так мы установили, что глаза девочки напоминали синевой глаза бывшего возлюбленного ее матери. В итоге я все же сумел установить истину.
108 В городке, где она росла, жил богатый молодой человек. Она происходила из обеспеченной, но не именитой семьи, а он был богатым аристократом и героем целого городка, о котором грезила каждая девочка. Она была хорошенькой и надеялась на удачный исход, но потом поняла, что мечтать бессмысленно, а семья твердила ей: «Сколько можно тосковать по нему? Он богат и вовсе не думает о тебе. А вот господин такой-то – достойный мужчина, почему бы тебе не выйти за него?» Она послушалась и даже была счастлива первые пять лет своего супружества, пока ее не навестил старый друг детства. Когда муж вышел из комнаты, он сказал ей: «Ты причинила боль одному господину» (имелся в виду городской герой). Она удивилась, и друг ответил: «Разве ты не знала, что он был влюблен в тебя, и твой брак стал для него ударом?» Это известие воспламенило искру в ее душе, но она сумела взять себя в руки. Спустя две недели она купала своих детей – двухлетнего мальчика и четырехлетнюю девочку. Городская вода – дело было не в Швейцарии – вызывала некоторые подозрения; потом выяснилось, что в ней присутствовала тифозная палочка. Мать заметила, что девочка тянет в рот губку для мытья, но не вмешалась, а когда сынишка захотел пить, сама налила ему ядовитую воду. В итоге дочь заболела тифом и умерла, мальчика же спасли. Случилось ровно то, чего она втайне желала (или желал сидевший в ней бес): она отвергла свой брак с тем, чтобы выйти замуж за другого. Ради этого она совершила убийство. Сама она того не знала и лишь излагала только факты, не делая выводов о своей причастности к смерти дочери (раз уж знала, что вода может быть зараженной). Предо мной встал вопрос, заявить ли ей, что она – убийца, или следует промолчать? (Поясню, что преследование по закону ей не грозило.) Я решил, что если открою правду, то это способно усугубить ее состояние; с другой стороны, при неблагоприятном прогнозе истина могла помочь: если она осознает свой поступок, то выздоровление возможно. Я собрался с духом и сказал: «Вы убили своего ребенка». Она буквально взвилась в воздух от бури эмоций, но затем все же смирилась с фактами. Через три недели мы ее выписали, и больше она к нам не возвращалась. Я наблюдал ее полтора десятка лет и могу заверить, что рецидива не было. Депрессия психологически соответствовала ее случаю: она – убийца и при иных обстоятельствах должна была бы понести наказание. Вместо тюрьмы ее отправили в психиатрическую лечебницу. Я фактически спас ее от кары безумия, обременив тягостной ношей совесть. Признание греха дает силы жить дальше, а в противном случае человек обрекает себя на неизбежные страдания.
Обсуждение
[Доктор Джордж Саймон]
109 Хотелось бы вернуться к вчерашней лекции. Ближе к завершению доктор Юнг рассуждал о высших и низших функциях и заявил, что мыслящий тип использует свою чувствующую функцию архаичным образом. Можем ли мы столь же уверенно утверждать обратное? Верно ли, что чувствующий тип, когда пытается мыслить,