глупцом. Букка всегда говорил, что ни одному из вас нет дела до крайней плоти, что она обрезана, что нет, и вдруг ты стал ненавистником обрезанных? Говорить такое просто неразумно. По меньшей мере треть армии Биснаги и, наверное, половина торговцев и владельцев лавок, что торгуют на улицах, исповедуют эту чуждую веру. Они все что, тоже враги, вот так вдруг? А Букка поддерживает тебя в этом твоем новом радикальном видении? И где, кстати говоря, сам Наследник Престола?

– Да ладно, – отозвался Хукка Райя I, – хватит споров. Видьясагар, прошу тебя начать освящение. Мы должны просить Господа быть к нам милостивым, даже к тем, чья вера слаба.

– Ты и правда поменялся с годами, – впервые заговорил Дев Сангама. – Думаю, прежним ты мне больше нравился. С твоего позволения я задам вопрос: если целый город Биснага вырос за одну ночь сразу вместе с жителями, если на следующий день вокруг него выросли стены, и если все это было сделано посредством мешка семян, почему то же самое не происходит сейчас здесь с этим храмовым комплексом? Почему мы не можем просто сидеть и наблюдать за магическим действом, как храм вырастает прямо на наших глазах?

Царица Пампа ответила вместо царя.

– Волшебный поток не бесконечен, – сказала она, – божественные чары иногда даются людям, когда они первыми делают что-то в этом мире. Начальный период проходит, за ним наступает время, когда люди должны научиться стоять на своих собственных ногах, добиваться всего самостоятельно и одерживать победы в собственных битвах. Можно сказать, ты начинаешь, как дитя, но потом должен вырасти и жить во взрослом мире.

– Ты – мать империи, – отвечал Дев Сангама, – но сегодня твои сказанные с любовью слова звучат немного резко.

На грязных задворках города Биснага в малопривлекательной таверне под названием “Кешью” в тот самый момент, когда происходило освящение храма, Букка Сангама пил день напролет в компании своего товарища по дебоширству, седого старого солдата по имени Халея Коте, который приобщил наследника престола к радостям, что несет с собой приготовленная из кешью фени, недавно появившийся в городе напиток. Фени изготавливали из разных продуктов, в основном из плодов кокосовой пальмы тодди, но этот новый напиток был совершенно другим, вкуснее, как считали многие пьяницы, а еще – по крайней мере по распространенной в этой торгующей им таверне версии – гораздо забористее. Орехи кешью стали еще одним великим даром, привезенным португальцами из-за морей вместе с арабскими скакунами, и на самом деле этой таверной втайне владел Доминго Нуниш, который, однако, предпочитал скрываться за спинами доверенных дневных и ночных работников, справедливо опасаясь, что Пампа Кампана подобное не одобрит. В этом длинном, темном и тесном заведении выпивохи сидели на простых трехногих табуретах возле непокрытых деревянных столов у двери, они потягивали забористую фени и двигались, в зависимости от своей природы, к счастью либо меланхолии, в то время как на задворках заведения происходили вещи, которые правильнее всего было бы скрыть завесой. Однако после нескольких рюмок восприятие пьющих заметно притуплялось, и происходящее на заднем дворе уже не вызывало интереса.

Халея Коте не принадлежал к жителям Биснаги, взращенным из волшебных семян. Он сражался вместе с Хуккой и Буккой в их бытность солдатами, был старше братьев по меньшей мере на десяток лет и более искушен в искусстве войны, однако вместе с ними также был схвачен армией северного султана и, как они, сумел сбежать из рабства в далеком Дели, спустя несколько лет после них. Он прибыл в Биснагу более седым и истощенным, чем запомнился братьям, но благодаря пристрастию к выпивке стал быстро поправляться. К моменту, когда он добрался до Биснаги, Хукка уже потерялся в золотых лабиринтах царствования и не мог уделять много времени друзьям прошлых дней, но Букка был рад увидеть знакомое лицо – того, с кем он мог разделить настоящие, а не нашептанные Пампой Кампаной воспоминания. С годами, когда личные обиды заставили Хукку броситься в объятья религии, между братьями пролегла пропасть – Букка по-прежнему относился к вопросам веры с жизнерадостной обыденностью, в то время как его старший брат жил все более аскетично. К тому же младшего брата начал беспокоить вопрос наследования. Будет ли сдержано данное ему Хуккой обещание? Что он, Букка, сменит на троне своего брата, или кто-то из царственных португальских выродков попытается захапать империю. Он пригласил Пампу Кампану на еще одну долгую прогулку по речному берегу, чтобы обсудить это, и услышал поразительно позитивный ответ.

– Ты непременно станешь царем после своего брата, – сказала ему Пампа Кампана, – и, если быть до конца честной, я не могу дождаться, когда стану твоей царицей.

Букка почувствовал, как вдоль позвоночника у него побежали мурашки испуга. Он знал, что его брат-царь с трудом выносит, что красивая голова Доминго Нуниша все еще держится на его длинной и изящной шее, и вот теперь другой голове и другой шее – его собственным – также угрожает опасность быть разделенными. Если до Хукки Райи дойдет хотя бы намек о том, что его жена, похотливая красавица, которую ни время, ни материнство не могут ни состарить, ни сдержать, готова оказаться в постели его брата, едва он умрет – что она буквально не может этого дождаться, и по собственному признанию, торопит день Хуккиной смерти! – тогда ручейки крови превратятся в потоки, и империя погрязнет в смертоносной гражданской войне.

– Мы с тобой больше не должны говорить друг с другом, – заявил он Пампе Кампане, – пока не наступит этот день.

После он начал пить. Халея Коте прибыл в город в самое подходящее время, как раз когда наследнику престола потребовался собутыльник, и вскоре они стали неразлучной парочкой. Хукка, понятия не имевший об общении Букки с Пампой Кампаной, очень горевал, что его младший брат скатился на дно стакана, и начал угрожать ему тем, что исключит его из царского совета, являвшегося правительством города и надзорным органом всей империи, пока он не очистится и не изменит образ жизни, и после того, как Букка не продемонстрировал ни малейшей готовности к очищению, на самом деле исключил наследного принца из этого достойного собрания, тем самым предав огласке то, о чем уже давно потихоньку шептались: две самых значимых в империи фигуры, отцы-основатели Биснаги, не ладят между собой. Это привело к расколу при дворе. Те, кто восхищался правлением Хукки, его эффективным администрированием и множественными победами на полях сражений, отвернулись от пьяницы Букки, тогда как другие, заметив, что царя начало подводить здоровье и он стал склонен к