атмосферу в комнате заполнял запах меланхолии. Ни один из них не мог правильно понять другого. Хукка считал, что печаль его жены вызвана тем, что она оплакивает своего умершего любовника, а Пампа Кампана объясняла накрывшую Хукку суровую тень его новообретенным религиозным рвением, на самом же деле мысли царя заполняли схемы, при помощи которых он надеялся вновь завоевать нежное расположение своей супруги, в то время как сама Пампа Кампана временами хотела умереть.

Ежедневно они по часу просиживали в Зале Публичных Аудиенций, бок о бок каждый на своем троне, но чаще развалившись на покрытом ковром возвышении среди множества вышитых подушек; музыканты развлекали их южной музыкой, исполняемой на десяти инструментах карнатской традиции, дворецкие тащили подносы со сладостями и кувшины, наполненные свежевыжатым гранатовым соком, в то время как жители Биснаги излагали им свои разнообразные прошения – получить налоговое послабление в связи с отсутствием дождей, позволить дочери выйти замуж за юношу из другой касты, поскольку “что поделать, Ваши Царские Величества, это любовь”. Во время таких сеансов Хукка делал все возможное, чтобы подавить свой растущий пуританизм и великодушно удовлетворить столько просьб, сколько только можно, надеясь, что проявления добросердечия смягчат сердце царицы.

В перерывах между ответами на просьбы людей он пытался представить себя перед Пампой Кампаной в лучшем свете.

– Я был, как мне кажется, хорошим правителем, – шептал он ей. – Меня все превозносят за систему администрирования, которую я создал.

Однако формирование государственных органов было делом неромантичным, он скоро понял это и, чтобы Пампа Кампана не заскучала, переключился на искусство войны.

– Я пошел против собственных желаний, проявил мудрость и воздержался от нападения на неприступную крепость Голконды, позволив этому язычнику Царю Алмазов наслаждаться своим царствованием чуть дольше, чтобы наша армия закалилась в битвах и смогла повергнуть его в прах. Я все равно сумел завоевать для империи обширные земли, когда, продвигаясь к северу, переправился через реку Малпрабха, захватил Каладги и вышел к обоим побережьям, Конканскому и Малабарскому. К тому же после того, как этот выскочка, султан Мадураи, убил Виру Баллалу III, последнего правителя империи Хойсала, я быстро устранил этот вакуум власти и сделал территории Хойсалы нашими. – Он замолчал на полуслове, увидев, что Пампа Кампана спит.

В те дни после смерти своего любовника Пампа Кампана начала ощущать странную отстраненность от себя самой. Она прогуливалась в дворцовых садах по туннелям из растительности, которые царь соорудил, чтобы никто не мог видеть его во время вечерних прогулок, и двигаясь внутри этого убежища из бугенвиллей, чувствовала себя странником в лабиринте, в сердце которого его поджидает встреча с чудовищем, – потерянной для себя ею самой. Кто она такая, размышляла Пампа Кампана. С того самого погребального костра, когда ее мать приняла решение стать для нее чужой, а ее вторая мать, богиня, заговорила с ней ее собственным голосом, ее сущность стала загадкой, которую она силилась понять. Часто она ощущала себя средством для достижения цели – глубоким каналом, по которому река времени может течь, не выходя из берегов, или неразбиваемым сосудом, в который заключали историю для последующего хранения. Ее истинная сущность оставалась невразумительной, до нее невозможно было достучаться, словно она тоже сгорела в том костре. Однако Пампа Кампана начинала понимать, что ответ на загадку следует искать в истории мира, жизнь которому она дала, и что этот ответ она и Биснага узнают одновременно, но лишь тогда, когда их долгие истории подойдут к концу.

Было и то, что она ясно осознавала – сила ее плотских желаний крепла с каждым годом, словно способность ее тела побеждать время компенсировалась увеличением его физических потребностей. Она поняла, что в вопросах удовлетворения плоти больше напоминает мужика, нежели неженокженщин: если она видела кого-то, кто вызывал у нее желание, то клала на него глаз и должна была получить, нисколько не заботясь о возможных последствиях. Она возжелала Доминго Нуниша и получила его; однако теперь она его потеряла, а царь с его возрастающим пуританизмом все меньше и меньше привлекал ее. При дворе было немало возможностей, раболепных красавчиков, готовых на многое, с которыми царица могла бы развлечься, стоило ей только захотеть, однако в данный момент она этого не желала. Сложно чувствовать влечение к вчерашним полуфабрикатам людей, чьи истории она самолично нашептывала им в уши. Сколько бы им ни было лет, она считала их своими детьми, и соблазнить кого-то из них означало бы вступить в кровосмесительную связь. Был и еще вопрос, который следовало осмыслить: а не высасывает ли она жизнь и красоту из мужчин, которых выбирает? Быть может, поэтому они выглядят старше своего возраста и умирают раньше срока? Следует ли ей воздерживаться от любых романов и тем самым сохранить желанным мужчинам жизни, и не начнет ли она в этом случае стариться так же, как прочие люди?

Так рассуждала Пампа Кампана. Однако настойчивый голос растущего сексуального голода заглушил все сомнения. Она стала искать мужчину, и человеком, на которого пал ее хищный и, возможно, смертоносный взгляд, стал брат ее мужа, маленький жужжалец Букка, острый, словно жало пчелы.

Он был единственным, кому удавалось ее развеселить. Он потчевал ее рискованными рассказами о похабных ночных развлечениях в “Кешью” и приглашал провести вечер в компании себя и Халея Коте – эта идея была настолько скандально-вкусной, что царице очень хотелось принять его предложение. Все же она сдержалась, продолжая довольствоваться его небылицами, которые, как она заметила, ее не только забавляли, но и – весьма часто – возбуждали.

Ее симпатия к наследнику престола стала быстро известна всем при дворе; понять ее люди были не в силах. Букка не был красив красотой Доминго Нуниша. К этому времени его тело раздулось и в нескольких местах начало обвисать, придавая ему беспомощный вид человекообразного корнеплода, брюквы или свеклы. Было странно, что этот мужчина-мешок привлекает страстную царицу. У нее же, наряду с желанием, имелись и другие соображения. Он хорошо ладил с ее девочками, дядюшка-самодур, чьи выходки приводили царевен в восторг. Пампе Кампане было явлено во сне, что этот год станет последним в жизни ее супруга, как принес он смерть и Доминго Нунишу, и что ей следует подумать о будущем. В отсутствие четко установленной линии наследования смерть царя ставит под удар всех его ближайших родственников. А потому важно поддержать давние притязания Букки на трон, ведь ее дети будут в безопасности, если он наденет корону. А если она встанет на его сторону, ни один человек в Биснаге не осмелится выступить против