— Это что, заклинание? Кодовая фраза? И что я должен делать? Лечь на спину и подставить пузичко? Или, напротив, дрожа уползти в угол? Стать на четвереньки и принести Игорю тапочки?

Зрачки Анжелики дрогнули. Похоже, я попал в цель. Это, действительно, была кодовая фраза, и после неё я должен был стать игрушкой Игоря, Анжелики или кого-то ещё. Игрушкой для нехороших игр.

Анжелика уступила место Игорю.

Тот сел нарочито спокойно.

— У тебя, Виктор, была тяжёлая травма. И мы тебя лечили. Теперь тебе лучше. Гораздо лучше. Но лечение нужно закончить, — он как бы невзначай правой рукой взял мое левое запястье. Я попробовал высвободиться. Он не отпускал. Я попробовал настойчивее. Но хватка Игоря была крепкой. Я напрягся так, как должен был напрячься Брончин, но после мгновенной борьбы её, борьбу, проиграл. И увидел отсвет удовлетворения на лице Игоря. Ему нравилось побеждать. И нравилось делать больно. А больше всего — делать больно и побеждать одновременно.

— Видишь, Виктор, ты с нами. И мы снова будет тебя лечить. Но теперь уже по-другому. Ты стал плохим мальчиком. А плохим мальчикам требуется особое лечение.

— Я — плохой?

— Плохой, — подтвердил Игорь.

— Вы и наполовину не представляете, какой я плохой, — уныло согласился я. — Мне так стыдно.

— Мы представляем, представляем, — усмехнулся Игорь.

— Уж постарайтесь, — ответил я. Высвободил руку, а другой отвесил Игорю плюху с трехдневным звоном. Освободившейся рукой — другую.

— Не люблю, когда меня хватают, — пояснил я.

— Берите его, — закричал, не поднимаясь с пола, Игорь.

И они пришли меня брать. Двое. Крепкие, быстрые, тренированные. В руках дубинки. Не дубины с картин о первобытном мире, и не полицейские дубинки, а коротенькие дубинки, которые в руках мастеров стоят больших дубин. Эти были мастерами без всяких скидок, да ещё с навыками работы в паре.

А драться я не умею. Ну, почти. Тренировочные постановки показывают бой, то есть действие, когда соперника следует убить. Убить человека много легче, чем схватить, обездвижить, пленить. И всё-таки я бы справился без больших кровопролитий, если бы Анжелика не выстрелила в меня из шприц-пистолета. Сам виноват: не поворачивайся к жене спиной.

Я выдернул шприц из ягодицы, но поздно — содержимое уже вошло в мышцу. А ягодичные мышцы снабжаются кровью хорошо. Отлично снабжаются. И кровь из ягодиц, совершив круг, попала в мозг. Опять набрался дряни, подумал я, и сполз на пол.

Никто не мешкал. Мастера дубинок стукнули меня по рукам и ногам (весьма эффективные удары), потом перевернули лицом вниз и надели наручники за спиной. Пластмассовые, но мне, в общем-то, было всё равно.

А поднявшийся с пола Игорь совершенно непрофессионально пнул меня в висок.

— Что дальше? — из всех Лика оставалась самой спокойной. — Будешь его потрошить? Прямо здесь? За пару оплеух мстить?

— Причём здесь оплеухи… Я проверял, не притворяется ли он.

— И как, проверил?

— Не притворяется. Но ты ему ещё одну дозу введи, на всякий случай. Видела, как он лихо выдернул шприц?

— Второй дозы он может и не выдержать. Организм непредсказуем.

— То-то и оно, что непредсказуем. Тебе разобраться в нём хочется, покопаться, но для этого нужно его сначала доставить в клинику. А если он опять начнёт буйствовать?

— Хорошо. Введу половинную дозу.

И опять уколола в ягодицу. Через одежду. Видно, меньше всего Анжелика боится, что я умру от заражения крови.

— Вывозим на скорой?

— Да, как обычно.

— В институт?

— Нет, в лес. Там и работать спокойней, и вообще.

Я не знал, как они вызвали скорую. Возможно, отключился, а скорее, кто-то нажал кнопку в радиотелефоне, и всё.

Лика считала мой пульс, разглядывала зрачки. Я старался соответствовать.

Ни о чём интересном не говорили. То ли мастера дубинки мешали, то ли просто время не подошло.

Вошли ещё двое. Санитары? Врачи? Пусть будет один врач и один санитар.

Меня уложили как есть, с руками за спиной, накрыли простыней, не забыв приколоть её к одежде, чтобы случайно не сползла.

— Значит, если что — эпилептический припадок, везёте в ведомственную неврологию.

— Так точно.

— На самом деле — в лесную лабораторию. Поедете все, он может быть опасным.

— Так точно.

— Глаз с него не спускать.

— Так точно.

Они взялись за носилки — и унесли меня вон. Теперь-то, оставшись одни, Лика и Игорь могли говорить без обиняков, да мне пользы никакой, я их разговор не слышу.

Собственно, я предвидел подобный исход, включая использование всяких хитрых веществ. Фентанил, дроперидол, даже кураре или подобное ему, что-нибудь в этом роде. И подготовил к тому печень и прочие органы. Сейчас они вовсю вырабатывали ферменты, расщепляющие отраву до относительно безопасных соединений, а те — до безопасных безотносительно. Второй раз за короткий срок отравлен под завязку, почти тенденция. Полноценное сознание ко мне вернулось быстро. Нет, всё же полуполноценное. Слышал, как спрашивал охранник на вахте, в чём дело. Ему ответили, что-де эпилептический припадок. Ага, с Виктором Леонидовичем случается, согласился охранник

Меня поместили в фургон, санитарный «Мерседес». Водитель и как бы врач (или в самом деле врач) впереди, а трое рядом.

Наручники, хоть и пластиковые, а крепкие. Рвать я их не собирался. Да и вряд ли бы смог. Я просто истончил левую кисть. Сместил сустав, размягчил кость. С костью работа требует времени, но есть мастера практически моментального преображения. Я моментально не умею, но через пять минут левая рука выскользнула из кольца наручника. Хорошо, простыня скрывает, и дорога трясучая.

Я тут же стал восстанавливать руку.

— Он дышит?

— Да вроде…

— Вы б монитор к нему подключили, — сказали спереди.

— Команды не было. А была команда глаз с него не сводить.

Машина ехала медленно, надолго застревая в пробках. Надо же, в Москве — и пробки! Проклятие атлантидов! Иногда включали сирену, но помогало слабо.

Меня укололи в третий раз, на этот раз в бедро:

— Теперь-то точно брыкаться не будет.

— А не умрёт?

— Старый добрый аминазин. Классика.

Спасибо за подсказку, но я догадался и сам. Хорошо, что вчера, готовя печень к бою, съел килограмм винограда.

Кто-то повёл носом:

— Он того… Обоссался. И обосрался тоже.

— А ты чего ждал?

— Да я просто… Отмечаю. Глубокая кома. Не исключаю — навсегда.

Поехали чуть быстрее. Велика Москва, ох, велика. Пока доедешь до окраины, семь потов сойдет.

В моем случае, чем больше, тем лучше.

И когда мы пересекли кольцевую дорогу, я был в удовлетворительном — применительно к обстоятельствам, — состоянии.

У того, кто впереди, зазвонил телефон.

— Так точно… Так точно… Слушаюсь… Будет исполнено.