Не на ту? В самом деле? А не у Алены ли вдругперехватило дыхание от мгновенно нарисовавшейся в воображении картинки? Влажныепоцелуи, влажные жадные прикосновения, стремительное взаимное обладание –украдкой, с вороватыми взглядами по сторонам, не появится ли кто-то «третийлишний» в водяном раю, созданном для них двоих, припавших друг к другу лишь длятого, чтобы тотчас отпрянуть, чтобы получить мимолетное удовольствие – иразойтись… слиться, а потом, может быть, больше никогда не вспомнить друг одруге… А может быть, наоборот, продолжить начатое уже неторопливо, медлительно,протяжно и нескончаемо… до банкета днем, после банкета вечером, ночью, утром иследующим днем, пока не иссякнут силы, которых у Вадима, судя по его возрасту,виду и голодному блеску очей, немерено. Да и Алена, честно говоря, барышня всексуальном марафоне не из последних!

Тогда почему бы и нет? Почему бы не пойти вбассейн с Вадимом? Она теперь совершенно свободна, и не только до пятницы, какпоросенок Пятачок, а навсегда! На всю оставшуюся жизнь!

Кстати, русская пословица советует: клинклином вышибай…

Интересно, способен ли клин Вадима вышибитьнавязчивую тоску о клине Игоря?

– Я совершенно не понимаю, как можно дажеподумать о том, чтобы хотя бы окунуться в ту самую воду, где буквально толькочто утонул человек! – раздался в этот момент голос Леониды Леонтьевны,подобный по внезапности звуку трубы архангела Гавриила, которой тоткогда-нибудь – внезапно! – возвестит наступление конца света.

«В который – в тысячный, двухтысячный,двадцатимиллионный! – раз думаю о том, не ошиблась ли я в своихподозрениях. И снова убеждаюсь: нет, не ошиблась. По сути дела, Сергей самутвердил меня в моих догадках. Разве не я говорила ему раньше, что они близки,как родственники? Такая дружба бывает редко, говорила я, друг может предать, итолько родственники способны сплотиться, несмотря на любые разногласия. Потомучто голос крови – это нечто особенное, это особенный зов, и даже какой-нибудьтроюродный брат окажется надежнее в трудную минуту, чем друг. Он говорил, что яидеализирую родственные отношения, потому что я одна как перст. Какое счастье,что Сергей не рассказал им о наших разговорах. Когда я прочла его последнееписьмо, мне сразу стало ясно, что не рассказал. И о том особом значении,которое я вкладываю в это слово…

Мне кажется поразительным, что они не обратилина него внимания. Как же они все предусмотрели! Как классно обставили! Но ихподвела бравада и невнимание к деталям. Они, как та лягушка-путешественница,кричали: „Это мы! Это мы! Это мы придумали!“ Неужели они не догадались, что ясъезжу туда, где принял смерть любимый мною человек? Неужели не догадались, чтоя огляжу там каждую травинку, каждую трещинку на той проклятой березе, и то,что прошло мимо равнодушного взгляда чужих, наемных людей, не ускользнет отмоего взгляда?

В самом деле – не ускользнуло».

* * *

«Ну а почему ты ждала чего-то другого? –уныло спросила себя Алена. – Ничего другого тут просто быть не могло – поопределению!»

Последнее время ей очень нравилось этовыражение – по определению, – и она норовила ввернуть его к месту и не кместу. В данной ситуации оно было однозначно к месту. Разве мог получиться инымбанкет в провинциальном пансионате, пусть даже принадлежащем продвинутой ибогатой компании нефтеторговцев? Салатиков, это правда, на столах оказалось несчесть, но ведь все их не съешь, да и не для салатиков пришла сюда Алена. И неради того, чтобы пить «Советское шампанское», немецкое пиво или красноефранцузское вино, в невероятных количествах выставленное на столы! Она пришласюда ради общения, ради того, чтобы людей посмотреть и себя показать. Но так ужвышло, что ни на нее, ни ей смотреть было решительно некому и не на кого.Публика подобралась самая кошмарная: все какие-то низкорослые мужики с понурымиплечами, тройными подбородками и животами, перевешивающимися через ремешкилетних брюк от «Хьюго Босса». Запах здорового нижегородского пота смешивался сароматом последней парижской фишки – горьким, душноватым «Монтрезором».

Этот непристойно дорогой парфюм Алене оченьнравился, когда она обоняла его в первом этаже «Галери Лафайет», однако здесь,в пансионатской столовке…

– Ради всего святого, опять«Монтрезор»! – не могла не пробормотать Алена, когда мимо нее проплылоочередное облако в штанах.

«Облако» взглянуло на нее диким взглядом,осведомилось:

– Чо? – и направилось к столу свыпивкой.

Но бочонка «Амонтильядо» там, конечно, небыло, к тому же «облако» вряд ли про него слышало. Образованность, увы, в модетолько среди производителей дорогих парфюмов! А здешнюю публику вполнеустраивает караоке. Вон орут нестройным хором все подряд – от «Мороз, мороз» до«Ах ты, бедная овечка, а-а…». Какая, однако, это жуть – караоке в массовомнародном исполнении!

Слинять отсюда, что ли?

Алена огляделась. Вадима все еще нет. Чегогреха таить – именно ради него она так нафуфырилась нынче вечерком, именно сним намеревалась общаться, именно из-за его отсутствия у нее такоеотвратительное настроение. Нет, это свинство, конечно: делать девушке (условноговоря, конечно, но не будем сейчас спорить из-за терминов) такие авансы, такзазывать на вечеринку, а самому не явиться!

Впрочем, рано обижаться. Мало ли что егозадержало! Он вроде упоминал, что должен помочь хозяину банкета. А ведь исамого хозяина тоже нет, до Алены уже не раз и не два долетели досадливыереплики: «Да где же Холстин? Какого трам-пам-пама нас сюда завез, а сам непоявляется?»

Не было, судя по всему, и сестры Вадима. Врядли она пришла бы сюда без брата и без обожателя. Интересно будет посмотреть наэту очаровательницу. Может, и впрямь нечто? Прочие девицы производиливпечатление поистине удручающее. Все, как одна, очень красивые, в меру худые (вотличие от кавалеров), отлично одетые (Аленино новенькое платьице выглядело посравнению с их туалетами каким-то скромным пляжным халатиком, не более того), впотрясающих украшениях, с искусным макияжем, они были обворожительны… покастояли молча. Стоило хоть какой-то открыть рот, как уши у чувствительнойписательницы начинали вянуть.

«Где их насобирали, на какой помойке?» – стоской размышляла Алена. Видимо, такая уж страна Россия, здесь даже в кучемусора можно откопать красавицу, при виде которой умрет Голливуд. Но помойнуюсущность свою она все равно скрыть не сможет, как бы ни старалась строить изсебя леди.