— Двенадцать человек? — поразился Роман.

— Казачиха, войдя во вкус, не могла остановиться. Я бы сказал, что ее обуревала жажда крови, если бы не одно обстоятельство — ее, крови, было очень мало или она отсутствовала вообще. Лариса душила своих жертв.

— Когда появились струны?

— В 1986 году. — Алексей ткнул пальцем в список жертв. — Андрон Залесский был виолончелистом. Весьма известным. Поэтому выбор орудия преступления не удивил. Задушили музыканта в квартире, где было много струн.

— А вторая жертва, убитая подобным образом, тоже имела отношение к музыке?

— Да, но отдаленное. Он был секретарем коммунистической организации московской филармонии.

— Залесский там же играл?

— Нет. Они даже не были знакомы, мы проверяли. Зато и с тем, и с другим тесно общалась… кто бы вы думали?

— Казачиха, — предположил Митяй.

— Ее сестра, — не согласился с ним Роман.

— Точно, Клавдия. Но после первого же допроса нам позвонили сверху и велели больше женщину не трогать, а если возникнут вопросы, звонить доверенному лицу товарища Петровского адвокату Либерзону. Мы челюсти тут же разжали, но из поля зрения Клавдию не выпустили. Я лично за ней следил в свободное от работы время. Но на момент, когда произошло следующее убийство, у нее было железное алиби. Я своими глазами видел, как она приехала на кладбище и провела несколько часов у могил мужа и сына.

— У нее был сын?

— Да. И он сгорел в той самой даче, где прошло детство сестер. Сыну Клавдии тоже очень нравилось там, и они большую часть года проводили в деревне. Благо от нее до Москвы рукой подать. В тот роковой день все обитатели дома в Москву отправились. Сестры на театральную премьеру, а паренек потому, что его одного оставлять не хотели, считали, рано еще. Да, уже с маму ростом и усы пробиваются, но все равно еще ребенок. Мальчишка злился, бунтовал. И чтобы доказать, что он вполне самостоятельный, вернулся в деревню в то время, пока мать и тетка были на спектакле. А после они с артистами отправились на банкет и явились домой лишь под утро. Тогда же Клавдии позвонил отец и сообщил страшную новость — ее сын погиб.

— Дом подожгли?

— Явно. За это даже кого-то посадили. Но не факт, что виновного.

— Казачиху сжечь хотели, а погубили безгрешного ребенка, — покачал головой Роман.

— Так что выходит? — перебил его Митяй. — Казачиха убивала поклонников своей сестры?

— Не только их, но… и их тоже. Во втором списке есть официальный любовник Клавдии. Путешественник. Он ездил по СССР на машине, снимал пейзажи, писал статьи о местах, где бывал. Но, встретив Петровскую, влюбился без памяти и решил осесть. Однако через два месяца отношений пропал. Она решила, что сбежал, не сказав «прощай», а оказалось, был убит. Труп путешественника был найден спустя год в овраге под Москвой. Мужчину задушили ремнем, а тело закидали песком и сучьями.

— Я думал, Казачиха не прятала тела, — заметил Рома.

— По-разному. Когда получалось замести следы, она делала это. Первые годы виртуозно. В поселке и ближайших деревнях без вести пропало много людей, и аборигены не сомневаются — все они стали жертвами Казачихи.

— Деревенские легенды, — отмахнулся Митя и, устав стоять, плюхнулся на стул. С которого его тут же согнал батя, потребовав еще одну порцию кофе, но послаще.

— Как вам удалось поймать Казачиху?

— Сама подставилась. Быть может, хотела, чтоб ее поймали. Как говорил наш психолог, приходит время, когда маньяки начинают этого жаждать. Поэтому допускают ошибки.

— В современных сериалах они, как правило, грезят о славе, — принялся рассуждать Комаров-сын, не забывая при этом готовить отцу кофе. — Казачиха тоже? Отец умер. Союз разваливается. Перестройка, гласность. Лавина новой информации. Новые кумиры, в том числе криминальные. А тут такой кадр — незаконная дочка одного из членов советского правительства, серийно убивающая на протяжении половины своей жизни. Да эта история тянет не на статью, даже не книгу — на фильм.

— Нет, Казачиха не хотела славы. Это точно.

— Это тоже психолог сказал?

— Я и без него бы это понял. Она очень мало говорила. Даже в свою защиту. А тех, кто алчет славы, не заткнешь.

— Да, тут ты прав. Так на чем она засыпалась?

— Стала светиться с будущими жертвами, оставлять улики на местах преступлений. Мы бы ее раньше взяли, но доверенное лицо покойного товарища Петровского, адвокат Либерзон, очень этому мешал. Как он потом сказал, был в долгу перед Андреем Геннадьевичем и до последнего отстаивал его честь. Его — не дочкину. Поэтому добился закрытых заседаний суда. А пока шел процесс, сдерживал любопытных, дорвавшихся до сенсаций журналистов. Каким чудом, я не знаю. Мощный старик был. Моя ему уважуха.

— Значит, за то, что дело Казачихи кануло в небытие, мы должны благодарить именно его, адвоката Либерзона?

— Вряд ли. Он скончался через несколько дней после того, как Ларисе Казаковой вынесли смертный приговор. Перенапряг свое старое сердечко.

— И замену смертной казни на пожизненное кто организовал?

— Без понятия. Я ушел в отставку с чистым сердцем. Я поймал и упек за решетку страшную женщину. Был уверен, что ее расстреляют. Но не интересовался, приведен ли приговор в исполнение.

— Почему? — спросил Роман.

— Говорю же, в отставку ушел.

— Бросьте, Алексей… как вас по батюшке?

— Давай без батюшек, — насупился старший Комаров, и его рыжие усы встали дыбом. — Но и без панибратства. Дядя Леша — нормально.

— Вы сами назвали дело Казачихи делом своей жизни. Вы на пенсию не уходили до тех пор, пока ее не поймали. Так что не надо заливать… Вы, я уверен, интересовались. Но? — проговорил Роман и вопросительно посмотрел на Комарова.

— Не получил никакого ответа, — буркнул тот. — А я, между прочим, поднял все свои связи. Но даже не узнал, в какую зону ее отправили. В итоге забил на это дело, чтоб нервы себе не трепать.

Роман встал из-за стола и прошел к холодильнику. В нем лежал сыр-косичка, который сейчас пришелся бы как нельзя кстати. Багров любил жевать, когда думал. Начинал с сухариков и семечек, но после них оставались крошки и шелуха, и Рома перешел на сулугуни.

— С Клавдией не разговаривали на эту тему? — спросил он, достав сыр и оторвав одну «прядь».

— Пытался связаться с ней — безуспешно. Петровской даже на суде не было, хотя прокурор жаждал вызвать ее в качестве свидетеля обвинения, ведь именно от нее мы о многом узнали. Но Либерзон предъявил справку о том, что Клавдия Андреевна по медицинским показаниям не может покидать больницу, куда попала сразу после того, как вскрылась правда о ее сестре.

— Психиатрическую?

— Нет, кардиологическую.