Такого в ее жизни никогда не было, но картинка родилась сама собой и пусть на миг, но порадовала. «Надо поменьше смотреть мексиканских сериалов!» — мысленно рявкнула на себя Клавдия. Она недавно увлеклась ими. Пустыми, неубедительными, порою откровенно нелепыми, но она не вникала в сюжеты, ей нравились виды, люди, костюмы, музыка… Так похожая на ту, что сейчас звучала.

Когда Гриша закончил, Клавдия ему похлопала. Парень вздрогнул и обернулся.

— Извините, если потревожил, — пробормотал он, резко убрав гитару за диван.

— Ты извиняешься даже после того, как тебе поаплодировали, — неодобрительно протянула Клавдия. — И что с тобой не так, парень?

— Вам правда понравилась моя игра? Я думал, вы троллите меня…

— Не имею ни малейшего понятия, что это значит.

— Высмеиваете, издеваетесь.

— Так бы сразу и сказал. Нет, я тебя не троллю. У тебя истинный музыкальный дар. Странно, что ты закапываешь его в землю.

— Я говорю то же самое, — услышала Клавдия за своей спиной Наташкин голос. — На свадьбах мог бы играть, например. В ресторанах. По-любому больше зарабатывал бы, чем сейчас в своей службе очистки… Или как там она называется? — Наташка бесцеремонно толкнула дверь и вошла в комнату. — Смотри-ка, струны натянул, — заметила она, указав на гитару. — Точно бабу завел. И теперь сочиняет ей серенады.

— Никого я не завел, — буркнул Гриша.

— Тогда почему начал играть? Я ни разу не слышала, чтоб ты просто бренчал, а тут концерт с самого утра.

— Не твое это дело, — рявкнула на Наташку Петровская, сделав это вместо Гриши. — И выйди из комнаты, ввалилась без приглашения.

— Сами-то!

— Я стою за порогом. Предлагаю и тебе перешагнуть его…

— А может, Гришаня не хочет этого? Что, если он влюбился именно в меня?

Лицо Гриши вытянулось и стало похоже на кабачок. Клавдия не выдержала, расхохоталась. «Оккупанты» застыли. Они не разу не слышали, как их квартирная хозяйка, она же Сталин (именно так они ее прозвали), смеется. При них она даже улыбалась крайне редко.

— Вы, оказывается, это умеете? — пораженно протянула Наташка. — А я думала, вы как герой детской книжки «Проданный смех». Когда-то обменяли веселье на… Эту трешку?

Клавдия никак не отреагировала на Наташкину реплику, развернулась и ушла к себе.

Когда-то ее смех кружил головы мужчин так же, как ее прекрасная фигура и дивные глаза. В непроницаемо-черных очках и мешковатом дождевике именно этим смехом она привлекала к себе. Но после смерти мужа Клавдия стала смеяться меньше. Когда погиб сын, еще реже. А после кончины папы сама забыла, как он звучит. Поэтому в те редкие разы, когда смех вырывался из ее уст, Петровская удивлялась. Что за звук такой? Приятный слуху, но необычный.

Пока «оккупанты» собирались на работу, Клавдия размышляла, лежа на кровати. Что случилось с Гришкой? Почему он натянул новые струны на гитару, а главное, заиграл? Да так, чтобы услышала она, Клавдия! Дверь даже не закрыл, оставил щелку… Неужели понял, что она заходила в его комнату и трогала гитару? Но если и так, зачем этот концерт? Что Гриша пытался показать и доказать?

Этот парень не так прост, как кажется…

Если бы Клавдия была более внимательной к своим жильцам, то заметила бы это раньше.

…Она вышла из своего убежища, когда поняла, что осталась в квартире одна. И тут же направилась к комнате Гриши. Ей хотелось осмотреть ее еще разок, но едва она подошла к его келье, как во входную дверь позвонили. Клавдия Андреевна не сразу пошла открывать. Мало ли кто может явиться: сборщики подписей, чудом попавшие в подъезд попрошайки или торгаши, коммунальщики, сверяющие счетчики. Никого она видеть не хотела. Соседям Петровская тоже была не рада, но вынуждена была с ними контактировать. Поэтому после третьего настойчивого звонка отперла замок и распахнула дверь.

На пороге увидела двух молодых мужчин. Если бы они явились по отдельности, одного бы она приняла за страхового агента, а второго за нового хахаля соседки, та меняла их не реже, чем раз в год, и предпочтение оказывала охранникам и пожарным.

— Доброе утро, — поздоровался с ней «страховой агент». — Вы Клавдия Андреевна Петровская?

— Она самая. А вы кто?

— Мы из уголовного розыска. Я капитан Комаров.

— Багров, — представился второй. — Майор. — И сверкнул ксивой. Комаров сделал то же самое. — Мы можем войти?

Клавдия посторонилась. Полицейские переступили через порог и стали озираться.

— Разувайтесь на коврике и шагайте за мной, — скомандовала Петровская. Тапки мужчинам она не предложила, поскольку гостевых не имела.

Она провела полицейских в кухню. Усадила за стол. Сама встала у окна, привалившись спиной к подоконнику.

— Я вас слушаю, — сказала она и выжидательно посмотрела на визитеров.

— Можно попросить у вас водички? — обратился к ней Комаров. Кажется, он имел звание капитана.

— У меня только водопроводная.

— Все равно. Пить очень хочется.

— Так наливайте, не стесняйтесь. Стакан перед вами, кран тоже.

Конечно, у нее имелась и бутилированная вода, но она не собиралась угождать незваным гостям. А другая, наверное, чаю бы предложила…

— Вас не удивляет наш визит? — спросил Багров.

— Меня давно уже ничего не удивляет, мальчики.

— Мы хотели бы побеседовать о вашей сестре.

— Я единственный ребенок в семье.

— Хорошо, скажу иначе: о Ларисе Андреевне Казаковой.

— Не припомню такую…

— Бросьте, Клавдия Андреевна, — сердито пробухтел Комаров, оторвав рот от стакана с водой. — Мой отец вел ее дело, и мы из первых уст знаем, что вы по меньшей мере были хорошо знакомы с Казачихой.

— Твой отец как выглядел?

— Большой, усатый, рыжий.

— Как жаль, что ты пошел не в него, — хмыкнула Клавдия. — В нем невероятная харизма была. Он как чили-перчик, жгучий, красный, а вы… — Она смерила младшего Комарова взглядом. — Как овсянка на воде. — Парень (для нее все мужчины до сорока были парнями) скуксился. — Так что вы хотели узнать о Ларисе?

— Вы знаете, где она?

— Я не являюсь ее официальной родственницей, поэтому мне не сообщили о том, когда приговор привели в исполнение, поэтому место ее захоронения мне неизвестно. Предполагаю, что на тюремном кладбище.

— То есть вы не в курсе того, что ей заменили высшую меру на пожизненное заключение? — Клавдия покачала головой. — Выходит, сестра с вами не связывалась?

— Я прокляла ее, когда узнала, что она творила. А она меня после того, как ей сообщили, что я навела на нее.

— Отец об этом не говорил.