Потом у меня стало складываться ощущение, что моей «принцессе» смертельно не хватает «дракона». Да, она действительно любила пострадать, а роль жертвы примеряла по сто раз на дню. Это была единственно ей известная и любимая модель поведения. Но я-то решительно не желал становиться драконом! Поэтому Марианна начала находить драконов на стороне, и даже не слишком далеко – в моей собственной семье. Конечно, ей приходилось несладко: другой культурный уровень, другие привычки. Марианне казалось, что мои родичи втихомолку смеются над ее невежеством, задирают нос – в общем, выпендриваются, и она безуспешно пыталась рассорить меня с близкими.

Я честно пытался как-то образовать жену: подсовывал умные книжки, водил в музеи и театры, но ее больше интересовали сплетни и походы по магазинам. Учиться она не хотела, с работой тоже не заладилось: Марианна быстро вылетала с очередной службы, не справившись с обязанностями, но при этом утверждала, что ее незаслуженно обидели и «подсидели». Но это были еще «цветочки». Главная беда состояла в том, что Марианна оказалась бесплодной. Честно признаюсь, я радовался этому обстоятельству, опасаясь, что нашему возможному ребенку сильно не повезло бы с наследственностью. Марианна же никак не могла смириться, оттого и начала пить, чего я, к сожалению, долго не замечал: она хорошо скрывала свое пристрастие.

Спохватившись, я стал принимать меры. Но никакие душеспасительные разговоры, никакие привычные психологические приемы не действовали. Вот тогда-то я и понял, что главным условием исцеления является воля исцеляемого. И усвоил второе правило: не лечить близких. Конечно, мы обращались к специалистам – с переменным успехом. Но деградация шла очень быстро, так что наша с Марианной жизнь скоро превратилась в вечную войну. Я старался как можно реже бывать дома: за Марианной присматривала специально нанятая домработница, бывшая санитарка психбольницы, суровая дама. Помочь жене я не мог, а убиваться за компанию не имело смысла. Это было трудно, потому что чувство сострадания очень во мне сильно, а я мучительно жалел Марианну. Но пришлось научиться отстраняться, иначе я не выжил бы. Зато понял, что любой опыт на пользу: умение строить защитную стену весьма пригодилось в моей последующей практике – и мне самому, и пациентам, оказавшимся в сходной ситуации.

Домработнице приходилось несладко: Марианна не оставляла попыток удрать из дому и напиться в компании местных алкашей, к тому времени хорошо ее знавших. Как-то раз я вернулся со службы в тот момент, когда домработница отловила и привела домой пьяную Марианну. Я вошел, жена стояла в прихожей, смотрела на меня и бессмысленно хихикала, не давая домработнице расстегнуть и снять с себя пальто. Вот тут-то и вспомнил я свое сонное видение! Жена моя выглядела точно как та «тетенька» из сна: она располнела, обрюзгла и в свои тридцать с небольшим смотрелась на все пятьдесят. И пальто было в клеточку, и шапка сползла набок, и даже фингал сиял под глазом для полноты картины – Марианна упала по дороге. «Двести кошек!» – вспомнилось мне. Двести демонов, что мучили душу бедной Марианны, начиная с вечной зависти ко всем окружающим и кончая мучительной жалостью к себе, не имеющей возможности иметь детей.

Сбежав в очередной раз, Марианна потерялась надолго, а нашлась в морге среди неопознанных тел, скончавшись от алкогольного отравления. Дело было осенью. Я договорился, чтобы мой курс лекций перенесли на второй семестр, и уехал на дачу к средней сестре. У них хороший теплый дом и большой участок, на котором есть маленький прудик, красиво обсаженный камышами и осокой. Целый месяц, если не больше, я ничего не делал, даже не читал. Сидел на веранде, укутавшись в пледы, и смотрел, как идет дождь. Или просто дремал. Когда дождь переставал, отправлялся гулять по соседнему лесочку. Потом ко мне стал приходить большой рыжий кот с белой манишкой. Он сидел рядом с важным видом или мурлыкал, забравшись на мои колени, и даже иногда трусил за мной по лесным тропинкам, аккуратно обходя лужи. Я подкармливал кота, которого назвал Цезарем – уж больно он царственно выглядел. Думал забрать его с собой, но в нужный момент кот не явился на мой зов. Я еще пару раз приезжал на дачу, надеясь встретить Цезаря, но он так и не показался, а сестра сказала, что никогда там подобного кота не видела – у соседей точно такого нет. Похоже, Цезарь специально возник из небытия, чтобы поддержать меня и утешить.

Через некоторое время я осознал, что не хочу возвращаться в университет: мне надоели и лекции, и студенты, и коллеги. Все это время я потихоньку занимался целительской практикой – не специально, просто так получалось: работало сарафанное радио, знакомые направляли ко мне своих знакомых, а я не мог отказать. Вообще-то я с удовольствием отвлекался от собственных забот, блуждая по лабиринтам чужих проблем. В то время как раз начали появляться частные практикующие психотерапевты, и я подумал: почему бы и нет? Последним пинком судьбы явилась встреча с Аглаей, которая окончательно убедила меня в своем призвании.

Надо сказать, увиделся я с ней без особого трепета. Прошло больше двадцати лет, мы оба изменились, причем Аглая не в лучшую сторону. Да, как и предсказывала в свое время Тамила, отлились ей мои «мышиные слезки»! Но я отнюдь не злорадствовал. Аглая сильно постарела, хотя следы былой красоты еще читались на ее утомленном лице. Тот роман с университетским профессором, как и следовало ожидать, окончился крахом: профессор долго морочил Аглае голову, вовсе не собираясь рушить свою семью, а когда его жена скончалась, женился на совсем юной студентке, оставив Аглаю у разбитого корыта с ребенком на руках. Сейчас ее сыну уже исполнилось семнадцать. Из-за него Аглая ко мне и обратилась, но работать пришлось сразу с обоими, что естественно для таких ситуаций: безумная мать, для которой весь мир заключен в ее ненаглядном ребенке, и взрослеющий мальчик, нежно привязанный к матери, но тяготящийся ее постоянным беспокойным контролем. Мне удалось развязать этот узел, и сын Аглаи был первым птенцом в моей коллекции пойманных птиц – мы на долгие годы сохранили дружеские отношения, насколько это возможно для людей с такой разницей в возрасте. Аглая же спустя пару лет вышла замуж за очень респектабельного джентльмена, чему я только был рад, так как не ожидал от наших отношений ничего для себя хорошего: уж слишком она напоминала Марианну.

Дальнейшая моя жизнь шла без особых потрясений: я много работал, постепенно обрастал клиентурой и учениками, написал несколько популярных книг, выступал с публичными лекциями и все больше убеждался в уникальности своего метода. Нет, ученики все-таки чему-то у меня научались! И даже могли потом работать самостоятельно, хотя и не так результативно. Но чем дольше я жил, тем все более остро испытывал потребность в друге – в человеке, равном мне во всем и способном понимать даже невысказанное. Но такого человека не находилось. Иногда я думаю, что моя болезнь развилась именно из этой тоски, глубокой и горькой, как полынь. Я принял свою болезнь смиренно, а что мне оставалось делать? Конечно, я бы предпочел менее мучительный конец и с радостью решился бы на эвтаназию, но какой пример подал бы я своим ученикам и пациентам? Нет, я был обречен являть собой образец несгибаемого мужества – последний наглядный урок всем отчаявшимся.

Именно в этот период жизни я совершил странный поступок: тайно помог человеку, хотя он о помощи не просил. Вернее, она. Встретились мы в аэропорту. Я возвращался от одного крупного специалиста, который окончательно подтвердил мой диагноз и прогнозировал, что два года я еще продержусь. Я продержался три, но это неважно. Настроение у меня было не самое радужное, и я не спешил ехать домой, где меня ждала куча проблем. Главная – как сказать близким о моей болезни. Нет, я был решительно не готов к такому. Поэтому рассеянно слонялся по огромному аэропорту, разглядывая пассажиров и витрины. Даже с серьезным видом покатался на движущихся дорожках, вспоминая забавное видео про голубя, который так же катался на перилах подобной дорожки: доезжал до края, взлетал и спешил обратно.