Он превратил сарай за своим маленьким наемным ранчо в Карсон-сити в лабораторию. Карсон-сити зацепил юго-восточный уголок его торговой территории, избавляя от необходимости жить собственно в городе и скрывая тот факт, что два дня в месяц он в самом деле занимался там закупками, до тонкостей разрабатывая свое нововведение. Проститутки здесь всегда были под рукой и не слишком дороги, как и баскская кухня. Ноулс любил девок и баранину. Такой образ жизни: шлюхи, двадцать восемь дней отсутствия в месяц и еще два-три дня в лаборатории — стоил ему первого брака. Но он же составил его богатство.

— Избавился — и слава богу, ни одной минуты не жалею, — напористо сказал мне вдруг Ноулс.

Ему не понадобилось много времени, чтобы выложить историю свей жизни. Понятно, он говорил со мной, потому что больше ему поговорить было не с кем. В конце концов, это была первая среда его вдовства.

Мы сидели на кушетках друг против друга, разделенные стеклянным кофейным столиком. Под рукой, на кожаном подносе, помеченном клеймом двойного «К», стоял хрустальный стаканчик с тремя унциями ячменного виски и двумя кубиками льда. Не то чтобы я привык пить виски после ленча, но виски был предложен, и я согласился. Ноулс, кажется, не возражал, когда я попросил осквернить его порядочным количеством льда, зато его дворецкий скроил скучную мину.

— Как только я налажу жизнь, — говорил Ноулс, глядя в дверь, за которой исчез слуга, — я немедленно заменю этого претенциозного ублюдка на хорошенькую малышку.

Он повертел свой стакан, в котором кубик льда плавал в коктейле «Семь и Семь».

— Поменьше униформы и все такое.

Он шумно втянул в себя унцию своего коктейля.

— Черные сетчатые чулочки. Со швами сзади.

Он прикусил кусочек льда и поднял стакан.

— Прямыми, как военное шоссе.

Экземпляр «Дизайн анлимитед», толстого журнала для дизайнеров интерьера и их клиентов, лежал на краю стола. На обложке я увидел фасад дома Ноулсов. Кроме журнала, точно посредине треугольного столика стоял серебряный ковбойский сапожок, и в нем — горстка сигарет с фильтром. За ним лежала зажигалка в форме кремневого пистолета, с деревянным основанием, покрытым гравированными медными пластинками. Дальше стоял телефон с жидкокристаллическим дисплеем, обращенный трубкой к Ноулсу. Между ним и краем стола уместилась россыпь финансовых журналов, пачка листков, похожих на ежегодные балансовые счета, блокнот с двойной «К» наверху каждой странички, полблюдечка орешков кешью и 3,5-дюймовый гибкий диск, которым Ноулс пользовался как подносом.

Он не сводил взгляд с Алькатраса, маяка, видного сквозь северную стену его дома. Стеклянная стена с перекрещивающимися резными балками поднималась на десять футов к потолку. Сквозь нее видны были кипарисы вдоль дорожки и стена эвкалиптов за ними, отмечающая восточную границу Президио, а дальше виднелись две башни моста Золотые Ворота и холмы Марин милях в трех от нас. Деревья беззвучно склонялись под ветром, повернувшим под вечер к западу.

— Дропси была хорошая девочка, — продолжал Ноулс, — но она не верила в науку. И в ней совсем не было… как бы это сказать…

Он чуть подвинул свой виски, обращая внимание на интерьер комнаты.

— …класса.

Ледяные кубики подпрыгивали в моем стакане, разбрызгивая дорогой виски мне на щеку.

— Не то что Рени, — продолжал Ноулс. — Рени была естественной.

Где-то в глубине дома прозвенел колокольчик.

Молчание затянулось, мы не смотрели друг на друга, а оба уставились в стеклянную стену. Я задумался, не для того ли служит этот прекрасный вид, чтобы помочь людям пережить неловкие моменты, и ворваться буйством или натужным весельем в их тесные жилища.

— Те картонки, что вы пихаете в свое мыло, — рискнул я нарушить молчание, — они, случаем, не многократного использования?

— Наша первая федеральная субсидия, — кивнул Ноулс, не отрывая взгляда от вида за стеклом, — гарантированное повторное использование. В сущности, этот грант был затеей Рени… — голос у него дрогнул.

— Простите, — сказал я.

Он покачал головой:

— Она…

Дворецкий отворил дверь из прихожей.

— Мистер Ноулс?

Тот не повернул головы.

— Сэр?

Ноулс оторвался от своих размышлений, чтобы взглянуть на него.

— Ваша двухчасовая, сэр…

Лицо Ноулса, смотревшего мимо меня на дверь, изменилось так неожиданно, что я невольно обернулся посмотреть, в чем дело. Дворецкий отступил в сторону, придерживая рукой дверь, и в комнату вошла очень миловидная женщина.

Я сказал: женщина, но она едва ли успела закончить колледж — двадцати одного или двадцати двух лет. Одета со вкусом, ухожена и умеет держаться на каблуках. Новая служанка?

Пройдя несколько шагов в комнату, она остановилась, переводя взгляд с меня на Ноулса и обратно.

— Черт, — ругнулся Ноулс, вздернув рукав и повернув наручные часы к свету. — Я совершенно забыл о времени.

Он прищурился, взглянул на девушку и едва заметно кивнул.

— Это не надолго, — обратился он ко мне, — вы не подождете?

Я пожал плечами.

— Повторите ему, Альфред!

Ноулс, поднявшись, допил свою порцию.

— А вам, мисс…

— Энни, — сказала девушка. — Коньяк.

Ноулс поставил пустой стакан на стеклянный столик и кивнул Альфреду.

— Боюсь, у нас только бренди, — произнес Альфред, слегка поклонившись.

Лицо его застыло, как ледяная стена в Альпах, невозмутимая, сколько бы альпинистских ботинок не топтали ее веками.

— Миссис Ноулс допила весь коньяк, какой… — он замолк.

Ноулс уставился на него. Его лицо также ничего не выражало.

— Тогда бренди, — сказал он, — и закажите еще коньяка. Хотя бренди лучше, чем коньяк, — без улыбки обратился он к Энни. — И никто не морщится, если вы кладете в него лед. Вы не против, мисс…

— Энни, — твердо повторила девушка, и ее взгляд метнулся ко мне. И мгновенно вернулся к Ноулсу.

— Бренди со льдом — прекрасно.

— Я тоже выпью еще с вами. Мы будем в кабинете.

Прежде чем дворецкий Альфред закрыл дверь, Ноулс добавил:

— Это на полчаса, Дэнни. Устраивайтесь как дома. Альфред позаботится, чтобы у вас хватало выпивки.

Я кивнул.

— Вот и хорошо. Значит, через полчаса.

Ноулс выпроводил Энни из комнаты и закрыл за собой дверь.

Я остался один в гостиной Рени.

Я стал рассматривать «Дизайн анлимитед». Сам предмет, в противопоставлении с человеком по ту сторону стола, в каком-то смысле был ключом к Рени. У Ноулса не хватило бы вкуса купить этот дом, тем более обставить его или хотя бы нанять человека, который бы это сделал, не говоря уж о том, чтобы пробить его на обложки прессы. Ноулс определенно не интересовался, появится ли его дом на обложке глянцевого журнала. А вот женщина с некоторым честолюбием на его деньги вполне могла такое устроить. Он бы радовался ее радости и гордился результатом. Но в конце, как и в начале, он, хотя и сумел найти и вдохновить ее, понятия не имел бы, что со всем этим делать. Верно, наряду с гордостью он испытывал в какой-то мере чувство собственника. И в его гордости собственника не могла ли она найти себя, или все достижения и деньги приносили одно презрение? Каким был брак Ноулсов?