Я кивнул, выпуская дым.

— Иногда капля упадет с головки душа…

Я курил, не затягиваясь.

— Тогда я и заметил как-то, что работают кондиционеры.

— Выключали их?

— Да. В познавательных целях. Становится жарко, как в аду. Или холодно. Словом, я мог бы услышать мышь, или термита, или гремучую змею, шуршащую чешуей в норе. И я снова включал кондиционер.

Мы оба хмыкнули.

— Вот так, — сказал он, — звук кондиционера всегда помогал мне уснуть в незнакомой постели.

Я кивнул, разогнав головой дым.

— Но незнакомая постель — не самое страшное. С выключенным кондиционером, стоило мне шевельнуться, слышно было, как скрипят пружины кровати. Внизу хлопали двери и приглушенно разговаривали. Защелки на чемоданах — они потрескивают, открываясь. Телевизор. Кто-то занимается сексом. Канализация. Кто-то идет к холодильнику. По гравию медленно подъезжает машина.

— На мой взгляд, не такая уж это тишина.

— Именно так. В том-то и дело. Тишины больше не существует. Не думаю, чтобы когда-нибудь существовала.

— Что это вы говорите? Вы что, были заперты посреди пустыни? Всего-то и надо было, что выйти наружу.

— Я опередил вашу мысль. Я выходил наружу.

— И что?

Он пожал плечами.

— Шум шоссе. Огни, такие яркие, что их тоже хочется назвать громкими. Если дело было в городе, мимо проезжали машины с мощными динамиками. Знаете: бум-ба-бум, бум-ба-бум?

— Это в городе.

— И в городе, и за городом. Дело в том, что такой штуки, как тишина, больше просто не было. Не было в мире, в котором я тогда жил.

— А пустыню вы пробовали?

— Не сомневайтесь, пробовал и пустыню. Можете не рассказывать мне о вашей проклятой пустыне. Я там прожил семнадцать лет. Там никогда не бывает тихо. Так, как здесь…

Он постучал себя пультом по голове.

— Или тут… — Он обвел взглядом комнату. — Или там. — Он указал мундштуком на телевизор. — Хотя там довольно тихо.

Он задумчиво попыхтел сигарой.

— Я — бывший торговец, сорвавший куш на одной-единственной дурацкой идее. Единственная разница между мной и тысячами других ребят — я был достаточно туп, чтобы до нее додуматься. Мне бы никогда больше не пришлось работать, если бы я сам не захотел. Мне стоит только распределить портфели ценных бумаг по нескольким надежным брокерским предприятиям, и все тут. Тратить все на шлюх и попойки, да, может, на игру, в разумных пределах. Купить плавучий дом в дельте и ловить целыми днями рыбку.

— На слух, недурная жизнь, — солгал я.

Он фыркнул:

— Я не понимаю, как люди такое выносят, и вы тоже не понимаете.

— Правда, — признал я, — я лучше буду жить в однокомнатной квартирке и слушать, как гремят кастрюлями и сковородами на соседней ресторанной кухне, лишь бы не слышать колокольчика, когда рыба трогает наживку. Я — обитатель бедлама.

Он покосился на меня:

— Одна комната, а?

Я посмотрел на него.

Он указал на меня сигарой.

— Будь вы на двадцать лет помоложе и не будь у вас подвески между ног, я бы помог вам как-нибудь выбраться из вашей комнатенки.

Он похотливо ухмыльнулся.

— Круто, — сухо сказал я, — возможно, я бы даже позволил вам это сделать.

— Теперь уже слишком поздно, да?

Я промолчал.

— Ну, — продолжал он, — поразите меня. Что позволяет вам радоваться жизни, как она есть?

Я смотрел на него. Двое мужчин перед телевизором, выпивают и болтают о пустяках. Так? Я глотнул виски и стал гадать, что нужно Ноулсу.

— Я обрамляю картины и много читаю. Тихая жизнь, и я ее кое-как терплю.

Он скроил мерзкую рожу:

— Вы сами уж не художник ли?

Я покачал головой.

— Нет. Я пристрастился к независимости и одиночеству. И мне их хватает.

— Независимость и одиночество… — Он огляделся. — У меня от них мурашки.

— Относительно прочей так называемой культуры, — произнес я и указал сигарой на телевизор, — я давным-давно объелся культурой.

— На войне?

Я не ответил.

— Вы, значит, неприспособленный.

— Сумел справиться.

— Я был таким же. Да и сейчас. Я увидел свет в Корее. Но говорю вам, лучше проводить время с богатыми придурками, — он кивнул на движущихся по экрану людей, — чем быть совсем одному. Одиночество — это бред, извращение. Я много раз бывал один. Я объелся одиночеством. Может, я тоже неприспособленный. Все мы так или иначе неприспособленны. Я это вычислил. Но…

— Вы просто любите людей, — суховато закончил я за него.

— Вот это точно, солдат. — Он наклонил голову в сторону. — Вы были солдатом, верно?

Я кивнул.

— Ну вот, солдат, сказал он, — я просто люблю людей.

Альфред явился со свежей выпивкой.

— Простите, — попросил я, — нельзя ли вернуть содовую?

— Безусловно, сэр.

Альфред забрал посуду, вышел и вернулся с литром минеральной воды, блюдцем с ломтиками лимона и лайма, двумя высокими стаканами, серебряной мисочкой, полной кубиков льда, парой серебряных щипчиков, салатницей из резного стекла, полной соленых кешью, тремя мисочками с тремя сортами оливок, двумя мисочками для мытья пальцев, парой полотняных салфеток и маленькой чашечкой золоченой бронзы для косточек.

— Я мог бы к такому привыкнуть, — сказал я, наблюдая, как Альфред расставляет все это на столе.

— Не сомневаюсь, — сказал Ноулс, глядя на меня.

Выждав немного, он захватил горсть орешков и бросил три-четыре в рот. Я выбрал сморщенные черные оливки и налил себе стакан содовой, выжав в нее лайма.

— Итак, во всю эту тишину вошла Рени.

Он не сводил глаз с беззвучной игры на экране.

— Она болталась у казино в Элко, помаленьку торговала собой.

Он взглянул на меня, я взглянул на него. Он снова стал смотреть в телевизор.

— Хорошенькая малышка. Я как раз провел два с половиной года, ничего не делая, только продвигал проект с мылом, который к тому времени наконец «пошел». Даже торговая марка появилась. Я оформил лицензию на крупное производство и открыл контору в Рино. После того как я сам себе служил штатом продавцов, рекламным отделом, поставщиком и кладовщиком и еще кое-кем, я нашел способ передать другим всю черновую работу. У меня появилось достаточно средств, чтобы нанять лучшего адвоката по патентам в округе Колумбия, так что и в этой части все было улажено. Глобальное предприятие долго готовилось к началу операции, и наконец все было готово. Реклама, маркетинг, продажи, производство, упаковка, доставка — все на мази. Мне оставалось несколько недель до подписания договора. Я годами ничего не видел, кроме работы, а теперь готовился сидеть и стричь купоны. Все было прекрасно, и сам я легок, как воздушный змей.