Как же он сейчас меня выбесил! Надменной улыбкой, ироничным «цветочек». Вспомнил, как назвал меня в машине, словно током ударило, когда я вновь услышала это от него.

И потребовал рассказ.

С недоверием смотрю на тетрадь. Мне до ужаса хочется хоть на часок покинуть чердак. Оказаться на кухне, повозиться с кастрюлями и тарелками. Может, даже вымыть посуду – вот ирония-то, я дома ненавидела это делать и благодарила судьбу за то, что подкинула мне посудомойку.

Но чтобы выйти, я должна написать рассказ. Он серьезно? Или это изощренное издевательство. Не только запереть меня здесь, но и уничтожить любой намек на светлые чувства, будь то сочувствие к Тихомирову, раскаяние за поступок или любовь к единственному доступному развлечению?

Я не знаю. И злюсь скорее не на Андрея, а на себя, за то, что так эмоционально реагирую на его присутствие. Но даже эмоции не главная проблема. Самое важное – какие это эмоции. Я должна чувствовать страх и ненависть, а ощущаю в крови коктейль из страха и еще миллиона чувств. От любопытства до сожаления.

Высушив немного волосы, я сажусь за стол и пододвигаю к себе тетрадь. У меня остро заточенный карандаш и бушующая внутри злость. А еще новый сюжет, отражение мыслей, души. Короткий рассказ о том, как личные мотивы капитана корабля ставят под угрозу всю небольшую команду. И как даже на незнакомой, бесконечно далекой планете есть место обычным человеческим порокам и ошибкам.

В моем рассказе даже взрослые люди, космические исследователи, ошибаются. Наверное, потому что мне в этом праве Андрей Тихомиров отказал.

Он приходит через несколько часов. Толкает дверь, стоит в проеме и смотрит.

– Ну и? – спрашивает.

Я уже вижу и чувствую, что у него хорошее настроение. В груди расцветает робкая надежда.

– Ты закончила?

– Нет. Я не успела написать концовку.

– Жаль.

Андрей пожимает плечами и я, в страхе, что он сейчас уйдет, вскакиваю на ноги.

– Нет! Прошу тебя! Я ведь не писатель, чтобы выдавать по главе в день! Я закончу вторую часть завтра… пожалуйста, выпусти меня, хотя бы на часок. Авансом.

Для пущей драматичности не хватает еще заплакать, и я почти готова – так мне жалко маленькую одинокую девочку, запертую на чердаке. Только гордость не дает. Гордость и странная уверенность, что на этот раз моя взяла. И Андрей позволит мне выйти.

– Хорошо. Идем, приготовишь ужин.

– Спасибо, – улыбаюсь.

Теперь я могу осмотреть дом. Мы идем медленно, я еще прихрамываю и заодно верчу головой. Дом очень красивый, строгий и лаконичный, но стильный, дорогой. В очередной раз задаюсь вопросом, откуда же у Андрея деньги и прихожу к выводу, что ему кто-то помогает. Но догадываюсь не озвучивать свои догадки.

Кухня небольшая, но функциональная. Электрическая плита, микроволновка, мультиварка, посудомойка, большой двухкамерный холодильник. Мне нравятся теплые рыжевато-коричневые тона гарнитура. Еще нравится барная стойка и стулья возле нее.

– Что мне приготовить?

– Решай сама. – Он пожимает плечами, усаживаясь за эту самую барную стойку. – Только без глупостей. Иначе останешься и в темноте, и в тишине, и без еды.

Угроза произносится спокойным голосом, но звучит очень серьезно, аж мороз по коже. Я пожимаю плечами – и мыслей не было начать сражаться. Я не настолько глупая: даже если мне удастся ранить Андрея, я не смогу далеко уйти. А раз он не собирается меня убивать и просто отпустит, то лучшая стратегия – просто ждать и по возможности улучшать свое положение.

Смотрю в холодильник. Он забит до отказа. Замечаю внизу баночку с остатками черешни и жутко хочу хоть пару штук, но пока не решаюсь. Зато нахожу упаковку куриного филе, банку сливочного соуса, стручковую фасоль, перец и другие овощи. Следующая догадка оказывается верной: на полке нахожу кучу пачек с макаронами. К собственному удивлению замечаю среди них гречневую собу и хмурюсь. Андрей не похож на любителя такой еды.

– Ты что, просто хватал первое, что попадется под руку? – спрашиваю я.

Оборачиваюсь и понимаю, что мужчина задумчиво пялится на мои ноги, которые чуть менее чем полностью открывает рубашка. Заливаюсь краской: этот удивительно мужской оценивающий взгляд меня немного пугает.

– Можно я приготовлю собу в сливочном соусе с курицей и овощами?

– На здоровье. Осторожней с ножами.

– Боишься? – улыбаюсь.

– Я справлюсь с тобой, даже если будешь вооружена газонокосилкой. Просто предупреждаю. Хочешь вина?

– Серьезно? – Я не верю собственным ушам.

– Пол бокала. Чуть-чуть белого, раз уж ты поклонница китайской кухни.

Он открывает бутылку, пока я режу мясо соломкой, и все это время мне ужасно смешно. Мы словно на свидании, только оно с каким-то горьким привкусом.

Бокал запотевает от холодного золотистого вина.

– Что это?

– Рислинг. Летнее вино, но другого нет.

На вкус, хоть и полусухое, очень фруктовое и легкое. Я делаю большой глоток и замираю от наслаждения. По телу разливается приятное тепло. Только я не уверена, от чего оно, от вина или скользящего по открытым участкам кожи взгляда.

– Не смотри так, – прошу.

– Как?

– Как мужчина.

– Я же мужчина.

– Который меня похитил. Ты обещал меня не трогать.

– Я и не трогаю.

– Взгляд тоже может прикасаться.

– Может, стоит пересмотреть соглашение?

– Ты меня ненавидишь.

– О, да. Ненавижу.

– За что?!

Я не выдерживаю и бросаю нож. Поворачиваюсь к нему, едва не расплескав вино.

– Я виновата, да! Я совершила плохой поступок, но мне было двенадцать! Понимаешь?

– Ты не понимала, что творишь? Не знала, что так делать плохо? Не догадывалась, что лжешь?

Он задает вопросы, ответы на которые причиняют боль и мне самой.

– Знала, конечно. Я не могла ему противостоять. Как ты себе это представляешь? Папа, я не стану делать то, что ты просишь?

– Да, примерно так.

Его глаза темнеют. От вина или болезненных воспоминаний?

– Я не смогла бы.

– Он тебя бил?

– Нет.

– Морально издевался?

– Нет.

– Тогда ты права. Я не понимаю. Я долго хотел забыть и тебя и твою ебнутую семейку, которая лишила меня жизни. И знаешь, что заставило меня передумать? Знаешь, в какой момент ненависть к тебе трансформировалась в желание уничтожить тебя, запереть здесь навсегда?

Я задыхаюсь от ярости в его голосе и отшатываюсь. Мне уже меньше нравится идея, я, пожалуй, готова вернуться на чердак.