и осуждающе покачала головой, жестами приказывая извиниться. Он лишь расправил плечи и задрал подбородок повыше, притворяясь, что не понял пантомимы. Извиняться? За что? Разве он сказал неправду? Пусть сама сначала объяснит, где была столько лет и почему не постарела!

Так, в полном молчании, они подошли к подъезду девятиэтажки. Здесь их встретила Евдокия Филипповна, и пришлось остановиться, чтобы выслушать поток неинтересной для Максима информации — что-то про пенсии, грядущие декабрьские выборы, торговцев, ходивших по домам… Заскучав, он уселся на лавочку, Владилена устроилась рядом, и так мрачно на него косилась, что стала похожей на обиженную девчонку лет пяти.

Когда наконец они поднялись в квартиру, и бабушка закрыла двери на ключ, Владилена не выдержала и, даже не снимая обуви, набросилась на Максима, продолжая незаконченный разговор:

— Что бы ты понимал, мальчишка! Думаешь, всё так просто? Захотел — ушёл, захотел — пришёл? Да кто бы меня пропустил?

— В смысле, «кто»? — удивился Максим. — Зачем кого-то спрашивать? Вы же туда сами зашли, вот и ушли бы сами.

— Что ты говоришь! — горько усмехнулась собеседница. — Там, вообще-то, таможенница есть! Она охраняет переход между мирами и кого попало не пускает. С нашей стороны защита слабая, только полог невидимости — на Земле почти не осталось чародеев, а во Всеземье в месте перехода несколько охранных слоёв. Без специального допуска к дому не подойти. Но сорок лет назад я всё-таки была в Муроме…

— Владилена, — перебила сестру Люция Аркадьевна, приглашая жестом следовать за ней, на кухню. — Немедленно прекрати. Восьмой десяток близится, а ты как дитя. Оправдываешься. Да и не нужно Максиму этих знаний.

— Почему это не нужно?!

— Не хочу, чтобы ты хоть немного сомневалась во мне. Как твой внук, — буркнула Владилена. — Но почему не нужно-то? Я считаю, он должен знать о Всеземье.

— Нет, не должен, — с напором произнесла бабушка. — Максим останется в Муроме, с родителями. Чтобы он там не думал. Поэтому нечего дразнить мальчишку.

— Бабушка!..

Словом, поссорились они в тот день знатно. Бабушка всё стояла на своём, отказываясь объяснять, почему ей так нужно во Всеземье, запрещала сестре о нём рассказывать и требовала, чтобы Максим шёл домой. Он же отказывался подчиниться, пока не получит ответов на свои вопросы, даже предупредил, что если она его прогонит, то попросится к соседям и позвонит родителям. Владилена слушала их препирательства молча, задумчиво щуря глаза и очень внимательно разглядывая сестру, а потом вдруг хлопнула ладонью по столу и заявила, обращаясь к Максиму:

— А я ведь знаю, что скрывает твоя бабушка. Хочешь, расскажу?

— Не слушай её Максим. Ничего она не знает.

— Слушай, слушай меня Максим. Ты ведь уже умеешь отличать ложь от правды, я знаю. Завралось ты, Люция. А ещё меня дитём называешь. А я не ребёнок. Я видящая. К тому же целительница. И то, что ты больна, увидела сразу. Не стала спрашивать, не успела. Максим объявился. И сразу новость вывалил: ты, оказывается, со мной уходишь. Вот так. И не потому ли, что жизни тебе осталось всего ничего? Сколько тебе врачи пообещали? Месяц, полгода? Ну же, не молчи! Ты собиралась уйти со мной, чтобы умереть, так ведь? И никто об этом не узнал? Ну так я расстрою твои планы: во Всеземье мы тебя мигом поставим на ноги!

Сначала Люция Аркадьевна ещё пыталась перебить Владилену. Но каждый раз та повышала голос так сильно, что, пожелай кто-нибудь подслушать разговор из соседней квартиры, легко бы это сделал безо всяких особых способностей. Максим слушал чародейку в оцепенении и очнулся лишь к концу монолога, когда бабушка покачнулась и обмякла на стуле, прикрыв лицо руками. Он бросился к ней, опустился на корточки и прошептал, пытаясь отвести ладони от лица:

— Бабушка, это правда? Бабушка?

— Это правда, Максим, — снова заговорила Владилена. — Твоя бабушка больна, и серьёзно. Я вижу на её ауре болезненную черноту в области живота. Здесь, на Земле я не могу точно определить болезнь, но размер, паутинообразная форма и насыщенный смоляной оттенок позволяют предположить, что это…

— Не надо, — умоляюще произнесла Люция Аркадьевна, встречаясь с глазами Максима. — Прости меня, внучок. Владилена права: я трусиха…

— Теперь ты понимаешь, почему тебе с нами нельзя? Я бы тебя взяла, но если Люция просит… Её нельзя расстраивать. Если она будет чувствовать себя виноватой перед твоими родителями, лечение сильно осложнится.

— Я понял, — помрачнел Максим. — Но я могу вас хотя бы проводить?

— Об этом проси бабушку. Но учти, мы пойдём затемно.

***

Спустя двадцать два года, минувших с памятного прощания, Чалеев сидел у себя в кабинете, задумчиво разглядывал устроившуюся напротив очаровательную рыженькую девчушку, и размышлял о том, какие провокации порой устраивает жизнь. Столько лет он мечтал, что встретит ещё одну видящую, преодолеет с её помощью проклятый полог и попадёт во Всеземье! И вот она перед ним. Но что ему делать? Поступить так, как он хотел, не выйдет. Майя слишком мала, чтобы перешагнуть вместе с ней рубеж — попасть обратно они смогут очень нескоро. Наконец-то, разменяв четвёртый десяток лет, он понял мотивы собственной бабушки…

«А ведь у неё наверняка любящие и мудрые родители. — подумал Чалеев, улыбнувшись Майе, которая изучала его, прищурив глаза. — Да и характер — просто огонь, если несмотря на противодействие, она продолжает переть буром… Не годится это, надо бы её успокоить…»

Мысли его потекли по иному руслу. Владилена упоминала, что дар у видящих обычно проявляется достаточно поздно — почти всегда после тридцати лет, а чаще даже ближе к пятидесяти. Встречается, как правило, у женщин, у мужчин намного реже. Виной тому не физиология, а психология. По словам бабушкиной сестры, чарн-каналы формируются у детей между пятью и десятью годами. Чуйники и слухачи обретают силу в этом возрасте. Но не видящие. А всё потому, что и первые, и вторые при желании легко могут продемонстрировать свою особенность окружающим. Чуйники без особых усилий освобождаются из любого закрытого помещения, ведь тонко чувствуют не только собственное тело, но и слабые места любого строения. Слухачи могут услышать и пересказать разговор, происходящий в двухстах метрах от них.

А видящим сложнее. Всё, что они видят, обычные люди не замечают. При этом, даже в раннем детстве, они способны расстроить чужие планы — просто наблюдая за аурами и сопоставляя накопленный опыт. Потому-то даже во Всеземье, где в теории каждый человек может стать сильным чародеем, так мало видящих магов. В ранней юности их дар подавляют родители — чаще всего невольно, не доверяя тому, что рассказывает ребёнок. Но бывает и