Остаток пути я проделал без приключений и, осторожно загнав«Жигули» под навес, подошел к двери. Естественно, она оказалась запертой. Япостоял перед ней, первый раз в жизни испытывая сильнейшее желание произнестивсе те слова, которые джентльмен не должен поминать даже наедине с собой.Знаете, какой основной признак истинно воспитанного человека? Сев ночью вабсолютно пустом доме филейной частью на ежа, он воскликнет:

— Господи, вот незадача! Однако не повезло мне.

Именно в таких выражениях, и никак иначе. Воспитанныйчеловек остается таким и наедине с собой. Я всегда пытался жить по этомуправилу. Но сейчас, оказавшись перед шикарной дверью из цельного массива дуба,невольно поймал себя на том, что припоминаю совсем не те слова, которыехотелось бы.

Звонить нельзя. Лариса Викторовна отворит дверь, увидит меняв юбке и заорет благим матом. Оставалось одно — влезть в окно. Уходя из дома, яоставил его открытым.

Я обогнул здание и пошел между кустами, посаженными попериметру. Особняк снабжен мощными кондиционерами, но его обитатели предпочли«искусственному» воздуху свежий. Практически все распахнули окна. Ясосредоточился, мысленно представил себе коридор и начал считать в уме. Четыреокна столовой, два эркера гостиной, балконная дверь, ага, вот это проем в моюкомнату.

Я ввалился внутрь, споткнулся о маленький столик и удивился.Вроде в моей спальне нет такого, но тут из угла донесся абсолютно спокойныйголос:

— Ваня, ты мне нужен.

От неожиданности я попятился, опять налетел на столик иуронил стоявшую на нем мраморную статуэтку. Тут только, оглядев помещение, японял, что фатально ошибся, попал в спальню Кузьминского.

Если Сергей Петрович и удивился тому, что частный детективзаявился домой под утро, да еще обряженный в женское платье, то внешне он никакне выказал изумления.

— Сядь-ка, — велел он.

Я опустился в кресло, вытянул по привычке ноги, потом увиделсвои босые черные ступни, попытался засунуть их под сиденье, потерпел неудачу иобозлился. Кузьминский, без тени улыбки наблюдавший за моими муками, резкосказал:

— В доме совершено преступление.

Я кивнул:

— Бедная Катя!

— Не о ней речь, — отмахнулся СергейПетрович, — здесь как раз все ясно, дело закрывают.

Я разинул рот.

— Уже нашли убийцу?

— Это самоубийство.

От изумления я, забыв про грязные ноги и юбку, воскликнул:

— Да ну?

Кузьминский мрачно кивнул.

— Катя — дочь приятелей моих старинных знакомых, былавзята мной из милости. Ясно?

— Что-то пока не очень…

Сергей Петрович щелкнул крышкой серебряной сигаретницы,спустя мгновение по спальне поплыл сизый дым.

— У меня есть друзья, — начал он объяснять ситуацию, —Андрей и Людмила Волох, мы вместе учились в институте, понимаешь?

Я кивнул. Конечно, студенческий галстук[1]и воспоминания юности.

— Андрей поддерживает тесные отношения с Мишей и НадейБорисовыми. Естественно, я хорошо знаю их, не раз встречались на днях рожденияАндрея и Милы, но я с Борисовыми не близок. Это тоже ясно? Так вот, —спокойно продолжил Кузьминский, — Катя — дочь Борисовых. Девочка онастранная, причем с самого детства. Сколько Миша с Надей ни пытались заставитьдочь учиться, не смогли.

Ребенка буквально за уши тащили сквозь колючие дебри знаний,но ничего к нему не прилипло. В шестом классе Надя сдалась, забрала Катю изшколы и посадила дома. Учителя табуном стали ходить на квартиру. К пятнадцатигодам стало ясно: Катя необучаема. Она с трудом освоила чтение и дваарифметических действия: сложение и вычитание. Тут только родители поняли, чтодело не в лени, не в нежелании учиться, а в чем-то другом, и догадалисьобратиться к специалистам-дефектологам. Те живо выяснили, что у их дочериорганическое поражение головного мозга. Катя не даун, не олигофренка илиимбицилка, но освоить программу средней школы ей не дано.

— Обучите ее несложной профессии, — посоветовали психиатры.

Надя попыталась пристроить девочку к делу. Парикмахер,маникюрша, продавщица, машинистка-наборщица… Все оказалось Кате не по силам. Даеще неразвитая умственно девушка в девятнадцать лет выглядела очень аппетитно,и родители боялись, что она, имея менталитет десятилетнего ребенка, попадетсякакому-нибудь негодяю. И тогда Андрей попросил старинного друга:

— Возьми Катьку к себе, прислугой. Ей можно платитьсовсем немного. Главное, чтобы работала целый день в хорошем доме, а тородители на службу уходят, Катерина одна в квартире остается, нехорошо это.

Сергею Петровичу как раз требовалась горничная, и он решилпопробовать. Неожиданно Катя пришлась ко двору. Аккуратная, всегда веселая,глуповатая, она понравилась Кузьминскому и, что более важно, не вызвалаотрицательных эмоций у Беллочки. Гневливая, невоздержанная на язык Белла мигомругалась с прислугой. Если в ее комнате обнаруживался беспорядок, она хваталадомработницу за плечи и, топая ногами, визжала:

— Тебе за что деньги платят, а? Лентяйка чертова!

После пары подобных выволочек прислуга увольнялась. Общийязык с Беллочкой нашли только Лариса и Катя. Последняя, вжимая голову в плечи,бормотала:

— Простите, Белла Сергеевна, не досмотрела, извините,больше никогда…

Беллочка, привыкшая к тому, что жертва извивается,сопротивляется и пытается кусаться, терялась, отпускала Катю и буркала:

— Ладно, в следующий раз убирай лучше.

— Так я сейчас опять пропылесошу. — И Катякидалась в мансарду.

Последнее время Белла даже перестала ее ругать и изредкаделала подарки: отдавала неполюбившуюся кофточку или косметику, которую считаланеподходящей.

— Наверное, у нее совсем помутился рассудок, —вздыхал Кузьминский. — Глупые бабы тут судачили на тему семейной легенды,а Катя-то все всерьез воспринимала, вот и решилась на самоубийство.

— Но почему, какая причина? — недоумевал я.

Кузьминский нахмурился: