Поймав ее копыто на лету, я дернула за него снизу вверх, как на тренировке, но о страховке для спарринг-партнера даже не задумалась, и в результате Светик, взмахнув ручками и распахнув пасть, рухнула плашмя на пол, очень удачно приложившись затылком к бетонному полу.

Мне показалось, что временная анестезия ей никак не помешает.

Завизжав, как гиена, Нина бросилась на выручку подруге, выставив впереди себя шпильку.

Полуотвернувшись и отступив, я разрешила ей продолжить движение, но, сделав маленькую подсечку и дернув Нину за руку вперед, я только придала ей большее ускорение.

Нелепо размахивая руками, словно пытаясь спланировать помягче, Нина закончила свой эквилибр в кровати, стоящей напротив, очень качественно приложившись лобиком к металлической спинке, и затихла там.

Наверное, решила передохнуть.

Я осмотрела поле боя, оставшееся за мной, и, вернувшись на свою койку, села на нее, поигрывая мешочком для гадальных костей.

Я ждала продолжения, а оно не наступало.

Чтобы не так скучно было ждать у моря погоды, я закурила.

Но, как видно, этот фильм был короткометражным и односерийным.

Светик пришла в себя минут через пять и села на полу, мотая головушкой и держась за затылок. Пока она не очнулась, Нина вообще очень старательно изображала, что ее здесь нет и никогда не было.

Я курила и продолжала задумчиво смотреть на Светика до тех пор, пока она после некоторых попыток спрятать глаза все-таки была вынуждена ответить на мой взгляд.

— Ну, ты чего вылупилась? — пропыхтела она. — Крутая, что ли? Смотри, не попади на весло, сука.

«Весло» на собачьей фене означает заточенную алюминиевую ложку, я это знала, но знала и еще кое-что.

Я постучала ладонью по кровати рядом с собою.

— Пойдем перетрем малеха, мымра, — предложила я ей, слегка переходя на ее язык, чтобы было понятнее.

«Мымра» в данном случае не было оскорблением ни в коей мере. «Мымра» — это условный термин, означающий свою деваху в «доме».

Светик удивленно вытаращилась на меня, потом оглянулась на Нинку, которая пожала плечами и помотала головой, показывая, что сама не знает, как поступить.

Подумав или просто потянув время для солидности, Светик, стараясь не морщиться, поднялась с пола и, подойдя, села на краешек моей кровати.

— Ну, че надо-то? — осторожно спросила она.

Наклонившись к ней, я прошептала несколько слов по фене, и Светик чуть ли не прониклась ко мне сразу же «чисто» сестринской любовью.

Благодаря своему опыту я знала кое-что и слышала кое о ком. И после первых десяти минут разговора я так качественно забила мозги Светику своим якобы существующим авторитетом в уголовном мире, что этого тумана, которого я напустила, должно было хватить как минимум на сутки.

Ну а на большее мне просто было и не надо.

Через десять минут мы договорились, как мне кажется, к обоюдному удовольствию.

Мне был обещан даже не просто нейтралитет, а нейтралитет дружественный, как великой державе во время локального конфликта.

После чего я вплотную занялась переговорами с Ольгой. Здесь пришлось действовать не только обаянием, но и деньгами.

Отойдя в дальний правый угол комнаты, откуда нас нельзя было разглядеть со стороны двери, мы с Ольгой обменялись одеждой.

Я с отвращением нацепила ее кожаные причиндалы, в которых, как мне показалось, я стала похожа на стрип-герл, а не на байкершу, но пришлось с этим смириться.

А Ольга, между прочим, в моем костюмчике оказалась довольно-таки милой девочкой.

В приступе великодушия я даже подарила Ольге свою замечательную сумочку, вынув из нее все содержимое.

Байкерша с сумочкой от Гуччи смотрелась бы, конечно, не стильно, надо признать.

После краткого совещания с Ольгой я уже имела минимум необходимых мне познаний и о мире байкеров, и о процедуре раскрашивания пьяных милиционеров.

Теперь оставалось только смыть макияж, испоганить прическу и надеяться на удачу, потому что все, что я могла сделать сама, я уже сделала.

Мы успели организоваться почти вовремя, и минут через пятнадцать резко растворилась дверь и толстая тетка-контролер — то ли та, которая очень любит шашки, то ли ее коллега, я и не разобрала, — заглянув в камеру, сипло объявила:

— Обед, девчонки, а Ярченко — на выход с вещами!

Опустив голову, я взяла потертый полиэтиленовый пакетик с вещичками и, опустив голову еще ниже, вышла в коридор.

Дверь закрылась, но я продолжала вслушиваться в звуки, доносившиеся из камеры.

Было бы очень некстати, если бы вдруг Светик, например, передумала и решила устроить мне маленькую подлость — просто из любви к искусству.

Но все было тихо.

Мы миновали коридор и зашли в дежурку.

— Административно задержанная Ярченко Ольга Ивановна, — прочитал по бумажке скучающий старшина и с сожалением взглянул на меня.

— Ну, что же ты, дочка, так себя ведешь, как… Эх!

Значение этого «эх» я не поняла и с любопытством посмотрела на старшину. Оказалось, что он в ответ с любопытством пялится на меня.

Заметив мой взгляд, он нахмурился, опустил голову и махнул рукой.

— В машину иди и больше так не хулигань! Лучше найди себе нормального парня, ну и… сама знаешь, в общем…

Не закончив своей чудной речи, он снова махнул рукой, и меня в сопровождении уже двух толстых теток, похожих друг на друга, словно они были близняшками, вывели на улицу, во внутренний двор. Здесь стоял зеленый «уазик», и рядом с ним два милиционера с автоматами.

«Ой, блин, Танька, — подумала я, — а не сменила ли ты шило на мыло?»

Ближайший ко мне милиционер подошел, надел мне на руки наручники и похлопал меня по плечу, что, наверное, должно было означать пожелание не рыпаться и тогда хуже не будет.

Однако рыпаться уже было поздно, и я покорно зашла в машину.

Дверь со стуком закрылась за мной, и я оказалась в малюсеньком помещении, отделенном от кабины небольшим окошком с двойной металлической сеткой на нем.

Машина вздрогнула, и мы поехали.

Я протряслась в этой душегубке не очень долго; вскоре машина остановилась, и меня выпустили перед белым двухэтажным зданием.

Это было здание суда, по крайней мере, не верить целым двум красным застекленным табличкам слева и справа от двери не было никакого смысла.

Меня ввели внутрь здания, сняли наручники и посадили в деревянное кресло, одно из многих пустующих в длинном коридоре.

Слева от меня сел один из моих милиционеров, справа уже сидел другой, да не один. У его ног напрягалась во все стороны немецкая овчарка — рыжая с подпалинами, и, если судить по характеру, подлая сука, даже если это и был кобель.