— Здравствуйте. И сколько ты здесь пробудешь?

— Я завтра уезжаю, — ответила Элли.

— О Боже, мне надо идти, иначе я отстану от группы, а яочень хочу послушать гида. Правда, они нас жутко погоняют. К концу дня я простовалюсь с ног. Может, мы встретимся где-нибудь в баре?

— Только не сегодня, — ответила Элли. — Мы едем наэкскурсию.

Миссис Беннингтон побежала догонять свою группу, а Элли,которая вместе со мной поднималась по ступеням Акрополя, повернулась и началаспускаться.

— Ну теперь началось, ты понял? — спросила она.

— Что началось?

Элли ничего не ответила, а потом, вздохнув, сказала:

— Сегодня же вечером я должна написать письма.

— Кому?

— Коре, дяде Фрэнку и еще, наверное, дяде Эндрю.

— Кто такой дядя Эндрю? Ты мне о нем никогда не говорила.

— Эндрю Липпинкот. Вообще-то он мне не родственник. Это мойглавный опекун, или попечитель, или как там это еще называется. Он адвокат, иочень известный.

— И что ты им напишешь?

— Напишу, что вышла замуж. Я как-то не решилась прямосказать Hope Беннингтон: «Позволь представить тебе моею мужа». Она бы заохала изапричитала: «А я и не слышала, что ты вышла замуж, дорогая. Ну, расскажи мнескорее все по порядку» — и так далее. По-моему, моя мачеха, дядя Фрэнк и дядяЭндрю имеют право узнать об этом первыми. — Она снова вздохнула. — О Господи,как нам было хорошо до сих пор.

— И как же они все, по-твоему, отреагируют? — спросил я.

— Поднимут шум, наверное, — спокойно ответила Элли. — Нодаже если и поднимут, то ничего уже не изменится. И они это прекрасно понимают.Нам, наверное, придется с ними встретиться. Можем поехать в Нью-Йорк. Хочешь? —спросила она у меня.

— Нет, — ответил я, — ни в коем случае.

— Тогда они приедут в Лондон, кто-нибудь точно приедет. Незнаю, будет ли тебе от этого легче.

— Меня не тянет ни в Нью-Йорк, ни в Лондон. Мне главное бытьс тобой. А еще я хочу, когда приедет Сэнтоникс, смотреть, как будет растикирпичик за кирпичиком наш дом.

— Это успеется, — отозвалась Элли. — Не думаю, что встречи счленами моей семьи займут у нас уж так много времени. Скорей всего разразитсябольшой скандал, и на этом все кончится. Так что решай: либо мы летим вАмерику, либо они прилетают в Лондон.

— Ты ведь сказала, что твоя мачеха в Зальцбурге.

— Я просто не решилась признаться, что понятия не имею, гдеона. Да, — вздохнула Элли, — придется вернуться домой и там сразу со всемиповидаться. Надеюсь, Майк, ты не будешь чересчур зол на них.

— На кого? На твоих родственников?

— Да. Не будешь злиться, если они проявят к тебе крайнююнедоброжелательность?

— Что делать, пора расплачиваться за женитьбу на тебе, —сказал я. — Как-нибудь переживу.

— Есть еще твоя мать, — напомнила Элли.

— Ради Бога, Элли, не вздумай устроить встречу твоей мачехис ее брильянтами и жемчугами и моей мамаши из глухого закоулка. Вряд ли у нихнайдется что сказать друг другу!

— Будь Кора моей родной матерью, наверняка бы нашлось, —сказала Элли. — Хорошо бы, если бы ты поменьше переживал из-за пресловутыхсословных различий, Майк!

— Это я переживаю? — воскликнул я. — А разве не у вас вАмерике говорят: «Богатый бедному не попутчик!»

— Ну и что? Разве это обязательно нужно написать на плакатеи повесить на себя?

— Я не умею элегантно одеваться, — с горечью признался я. —Не умею вести светские беседы, ничего не смыслю в искусстве и музыке и толькона днях узнал, кому и сколько положено давать на чай.

— Ну и что, так гораздо интереснее — узнавать все по ходудела. Согласись.

— Во всяком случае, — сказал я, — незачем тащить к твоимродственникам мою мать.

— А я и не предлагала никуда никого тащить. Но, по-моему,Майк, когда мы вернемся в Англию, я должна навестить твою мать.

— Нет! — прорычал я.

Элли посмотрела на меня с легким испугом.

— Почему нет, Майк? В конце концов, с моей стороны простоневежливо не представиться твоей матери. Ты сообщил ей, что женился?

— Пока нет.

— Почему?

Я ничего не ответил.

— Не проще ли сообщить об этом заранее? А как только мывернемся в Англию, познакомить нас?

— Нет, — повторил я.., на сей раз потише, но тем не менеедостаточно твердо.

— Ты не хочешь, чтобы мы с ней встретились? — задумчивопроизнесла Элли.

Само собой, я этого не хотел. По-моему, это было вполнеочевидно. А что-то там растолковывать я не собирался. Да и не знал, как этосделать.

— Это ни к чему, — упорствовал я. — Ты сама должна понимать.Ничего хорошего из этого не получится, я уверен.

— Думаешь, я ей не понравлюсь?

— Ты не можешь не понравиться, но все равно… Не знаю, какобъяснить. Она скорей всего расстроится и смутится из-за того, что я женился..,так сказать, не на ров не. Звучит старомодно, конечно, но она мыслит именнотак.

Элли задумчиво покачала головой:

— Неужели в наши дни есть еще люди, для которых это имеетзначение?

— Еще бы! И у вас в Америке тоже!

— Да, — сказала она, — наверное, ты прав. Но если эточеловеку только на пользу…

— Ты хочешь сказать, если женитьба принесет ему кучу денег…

— Дело не только в деньгах.

— Нет, — возразил я, — именно в деньгах. Если у человекакуча денег, то им восхищаются, на него смотрят с почтением, и тогда уже неимеет значения, где он родился.

— Но так везде, — заметила Элли.

— Прошу тебя, Элли, очень тебя прошу, не настаивай на визитек моей матери.

— Я все-таки думаю, что это нехорошо — не навестить ее.

— Ничего подобного. Позволь мне самому судить, что лучше длямоей матери. Она расстроится, говорю тебе.

— Но ты должен хотя бы сообщить ей, что женился.