— Мы ведь предполагали: рано или поздно что-нибудь такое обязательно случится…

Вот почему я считаю Сильвию своей лучшей подругой. Она меня никогда не осуждает, никогда не говорит «я же тебя предупреждала», хотя на самом деле предупреждала, и не один раз. Главное, она все понимает. Понимает, что я олух, хотя я и сам об этом догадываюсь.

— Я отвезу тебя к врачу.

— Вначале я должен заехать к бабушке — сиделке пора уходить, а моя мать не может приехать, ей должны привезти новую мебель.

— Хорошо, я поеду с тобой к бабушке, а потом отвезу тебя в больницу, согласен?

— Согласен.

Мы вместе спустились на улицу. Я прихрамывал. Пока Сильвия ходила за машиной, которую оставила в стороне от дома, я прошелся по двору, покрытому еще не затоптанным снегом. Скрип снега под ногами мне безумно нравился. Скрип, скрип — это один из самых моих любимых звуков. И я сделал то, что всегда делал в детстве во время снегопада. Я задрал голову и закрыл глаза, чтобы ощутить на своем лице хлопья падающего снега, потом открыл рот и высунул язык, чтобы почувствовать вкус снежинок. Я сгреб немного снега и приложил комок к больному месту. После этого я лег в сугроб, широко раскинув руки, как мечтал сделать полчаса назад, глядя во двор из окна. То же самое я делал в детстве, называлось это отпечаток ангела. Чтобы оставить отпечаток, надо упасть на спину, а потом придвинуть широко раскинутые руки к телу — на снегу получается что-то вроде крыльев. Но, для того чтобы вышло действительно красиво, нужно, чтобы кто-то помог тебе встать на ноги, не испортив оттиск на снегу.

Вернулась Сильвия, она подумала, что я потерял сознание.

— Джакомо, — бросилась она ко мне, но я вовремя остановил ее.

— Не подходи близко, а то испортишь ангела.

— Что?

— Сильвия, подходи слишком близко. Подойди так, чтобы ты могла дотянуться до моем руки, а потом помоги мне подняться.

— А ты уверен, что тебя не били по голове?

Она помогла мне встать на ноги. Я оглянулся посмотреть на отпечаток. Мой ангел застыл в снегу. Он был великолепен.

Мы поехали к бабушке, матери моей матери. Она была больна. То есть временами она была вполне нормальная, но наступали дни, когда ей сносило крышу и она несла несусветную чушь. Меня она часто звала Альберто — это было имя моего дедушки. Когда она назвала меня Паоло, она меня рассмешила, потому что впервые так ко мне обратилась, и я не мог догадаться, с кем она меня перепутала.

В те дни болезнь бабушки усилилась. Несмотря на то что день уже клонился к вечеру, она спала. Мы сварили с Сильвией кофе, а потом, покаСильвия говорила с Карло по телефону, я зашел в комнату бабушки и сел у изголовья ее кровати. Я сидел и смотрел на бабушку. Разные мысли приходили мне в голову. Какими прекрасными полдниками она угощала меня в своем доме: хлеб с ореховой пастой, пудинги, тосты с маслом и джемом, рогалики, фруктовые соки… Наголодавшись в детстве, она старалась побаловать меня. Бабушка брала с собой пакетик с чем-нибудь вкусным и фруктовый сок, даже когда мы ходили в кино на дневной сеанс. Для нее было важно знать, что мне хотелось бы съесть. Еще несколько лет назад, когда она была относительно здорова, я навещал ее в конце недели. Так она, едва я заканчивал ужин, сразу же спрашивала меня, чего бы мне хотелось поесть на следующей неделе.

— Бабушка, я сыт по горло, а потом, это будет на следующей неделе, как я могу знать?

— Тогда я приготовлю тебе хорошую порцию пасты и, может быть, котлетки.

В детстве я часто оставался у нее после обеда, потому что моя мать уходила на работу. Помню, как я, сидел за столом и готовил уроки, а бабушка мыла посуду или прибирала в доме, после чего ложилась на диван немного отдохнуть. Проснувшись, она непременно разыгрывала меня.

— Боже мой, что же я натворила! — раздавался негромкий вскрик.

Я ее спрашиваю:

— Что ты сделала?

— Что? Я придавила подушку!

Сейчас это уже не кажется смешным, но маленьким я все время смеялся. Мне нравилась эта белиберда. Как стишок про призрак — плавленый сырок. Никак не пойму, почему он так нравится детям? «Я — призрак, плавленый сырок, иди ко мне на бутерброд…» Попробуй разберись, что к чему!

Еще я любил, когда бабушка просила меня вдеть нитку в ушко иголки, потому что у нее уже портилось зрение. Мне это было приятно — ведь когда ты маленький, у тебя не так много возможностей принести пользу взрослым. Если я видел, что она смачивает нитку слюной, чтобы сделать ее более плотной, я вдевал ее с другого конца — мне было противно прикасаться к обслюнявленному месту. Иногда нитка расслаивалась и не сразу проходила в ушко. Но после двух попыток мне таки удавалось справиться с ней.

Я мог подолгу смотреть, как бабушка штопает чулки. Для этого она просовывала вовнутрь деревянное яйцо, которое медленно сползало вниз, когда работа заканчивалась.

Иногда я помогал бабушке готовить стручковую фасоль. Мне поручалось обрывать лишнее на стручках. Я ногтями отщипывал верх и низ, складывая сор на газету, которую заранее раскладывал на столе. Фасоль была вкусной, и я ее ел, хотя не люблю бобовые.

Помню, как бабушка гладила мне платки. Платки она гладила мокрыми. От них поднимался пар. Носик утюга как бы заезжал под край платка, когда разглаживались углы.

Еще было здорово, когда бабушка звала меня складывать простыни. Для смеха я всегда перекручивал сторону, противоположную той, за которую держалась она, но бабушка не сердилась — она смеялась со мной. Забавно было, когда она сильно делила свой край, чтобы лучше растянуть полотен, и я подлетал к ней, не в силах удержаться на месте.

До чего же она была терпелива со мной и как сильно меня любила… Она постоянно доказывала мне свою любовь, даже когда я устраивал глупые шутки с ногами. Я ковырялся между пальцев ног, а потом протягивал ей руки:

— Если ты меня любишь, то нюхай.

Я сидел и сидел у ее кровати и только потом сообразил: если бы она проснулась в эту минуту, мы бы могли потерять ее навеки. Увидев меня с разбитым лицом, любой испугается…

Я тихо поднялся, чтобы выйти, но тут у меня зазвонил телефон, у которого я забыл отключить звонок. Бабушка открыла глаза, мельком взглянула на меня сказала:

— Здравствуй, Альберто.

— Здравствуй, Тереза.

Потом она снова задремала, и я пошел к Сильвии. Сильвия сидела на кухне и пила кофе. Телефон в кармане снова зазвонил. Я достал его, посмотрел на высветившийся номер и сразу отключил.

— Кто это был? — спросила Сильвия.

— Мой старый приятель, будь он неладен. — Я имел в виду Данте.

— Он все еще звонит тебе? — поняла Сильвия.

— Зануданте просто так не сдается. Представляешь, позавчера я ответил, не посмотрев, кто звонит, так оказалось, что это он. Я был в туалете, сидел на стульчаке. Разговаривая с ним, я продолжал справлять нужду, а потом вышел, не спусти в воду, чтобы он не догадался, где я был. В итоге я вообще забыл ее спустить. Захожу в туалет через пару часов, а там… когда я заглянул в унитаз…