Мистер Рейпер поделился захватывающей новостью с миссис Рейпер; миссис Рейпер поделилась ею с миссис Этвуд (которая брала стирку, так как мистер Этвуд частенько и буквально и фигурально напивался в лежку); миссис Этвуд поделилась ею с супругой почтмейстера, а та под секретом сообщила ее почтмейстеру, а тот бросился с ней к почтальону, который отправился разносить ее вместе с письмами.

Миссис Исткорт проведала про нее прежде всех, то ли благодаря таинственной вергильевской богине Сплетни, то ли с помощью какого-нибудь расторопного бесенка, услугами которого можно заручиться, написав и подписав кровью ужасный договор с Князем Тьмы — естественно, в твердом уповании, что в нужную минуту его признает недействительным Юридическая Комиссия при Тайном Совете Иеговы Августа и Иисуса Цезаря.

Интерес этот, как без труда установил бы любой беспристрастный следователь, отнюдь не был проникнут только духом сердечной доброты и бескорыстной радости, что вот еще одна молодая женщина успешно приступила к выполнению благодетельной функции, от которой зависит будущее рода человеческого. Собрались ли они с ветвями оливы и мирта, с дарами золота, ладана и смирны, восклицая: «Узрите, девственница понесла, laeti adoremus[5]»? О нет! И даже отвергнув такие обряды, как варварские и вредные, они не доставили ее, ликуя, к обители Венеры Пандемос под вдохновенные звуки: «Cras amet qui numquam amavit, quique amavit cras amet»[6].

Они единодушно ее осудили, толкаясь, ринулись вперед, чтобы первыми бросить камень, дабы не могло возникнуть и мысли, что среди них кто-то не без греха.

Да уж, не дано было мисс Джадд гордо ходить по сельским дорогам, выставляя живот и твердя про себя: «Раба твоя нашла милость в глазах одного из сильных Израилевых, и Господь отверз ложе сна ее. Будь благословенно имя Господне!» Наоборот, с поникшей головой, исплаканными глазами, трепеща всеми членами, пробиралась она из смизеровской Валгаллы к поруганному очагу родительского дома, где мистер Джадд сидел в молчании и курил, погруженный в тяжкие размышления о глупости девчонки, которая вообразила, будто у нее расстроился желудок, хотя всего-то навсего она забеременела.

Почтальон питал нежные чувства к Мэгги, кухарке Стюартов. Судорожно крутя педали велосипеда под встречными ударами одного из тех свирепых ветров, которые словно тщатся сдуть Британские острова в Северное море, он предавался размышлениям на две разные темы одновременно. Во-первых, досадливо гадал, почему чертово правительство скупится на мотоцикл для демобилизованного бедняги, который должен во всякую погоду мотаться по всяким дорогам. Но, главное, он прикидывал, рассказать Мэгги про Лиззи или воздержаться. Конечно, выслушает она такую новость с восторгом и будет благодарна ему, если услышит ее от него первого. С другой стороны, приключившаяся с Лиззи беда явно могла стать лишней помехой собственным его грешным поползновениям. До сих пор, как откровенно признавался он себе, ухаживания его особого успеха не имели. Правда, когда он стучал в заднюю дверь, открывала ему обычно Мэгги, опережая обеих горничных. Но, может, она просто торопилась первой получить почту (ей еженедельно приходило письмо вроде бы от молодого человека) или же немного скрасить монотонность своих кухонных обязанностей легкой болтовней с одним из спасших Англию героев. Как бы то ни было, его намеки она пропускала мимо ушей, а прямое приглашение как-нибудь погулять вместе категорически отвергла. Нет, лучше ничего ей не говорить!

Они поздоровались с чопорной церемонностью, предписываемой обычаями их сословия.

— Доброго вам утра, мисс.

— И вам того же, мистер Филпот.

— Ну и ветрюга же нынче!

— Да, наверное, скоро дождь пойдет.

— Вот, пожалуйста: семь писем, две открытки и книжная бандероль. И что мисс Стюарт со всеми этими книжками делает? Откуда ей время взять, чтобы прочитать их все?

— Вот и видно, как много вы знаете про господскую жизнь, мистер Филпот. Они ж голову себе ломают, чем бы время занять. Им ведь работать не надо, не то что нам. И ничегошеньки не умеют. Не представляю даже, как бы они без нас управлялись. Мисс Марджи сама просто младенец беспомощный. За нее все другие делают, даже одевает ее горничная! А уж ведет себя, мистер Филпот! Сидит у молодых людей на коленях, пьет коктейли эти. И ведь такая хорошенькая…

Мистер Филпот с неуклюжей галантностью не упустил удобного случая.

— Я против мисс Стюарт ничего не скажу, но только, если уж про красоту говорить, так от вас, мисс, глаз не оторвешь!

Мэгги польщенно хихикнула.

— Ну вот опять! Сами же знаете, что говорить так говорите, а думать не думаете.

— Именно, что думаю. Ей-богу. В кино я тут одну дамочку видел. Грета Гарбо — ее так зовут. Ну прямо ваш портрет, только вы покрасивей будете.

Мэгги сделала движение, словно от такого ни с чем не сообразного комплимента собралась захлопнуть дверь у него перед носом, и желание подольше насладиться ее обществом взяло верх над благоразумием.

— Э-эй! Погодите, мисс. У меня для вас новость. Как по-вашему, что мне сказал почтмейстер, когда я выезжал?

— Ну?

Мистер Филпот понизил голос до трагического шепота:

— Слыхали про Лиззи Джадд?

— Нет. А что?

— Вроде бы миссис Джадд сказала миссис Рейпер, а та еще кому-то сказала, а те уже почтмейстеру, что Лиззи ждет ребенка!

— Да что вы такое плетете, мистер Филпот?

— Сущая правда, провалиться мне на этом месте, мисс. И у Джадда и у полковника сейчас такое делается!

— И ей всего семнадцать. Вот дрянь!

Мистер Филпот заметно смутился и пробормотал:

— Так ведь, знаете…

Но Мэгги перебила его, в возбуждении несколько утратив благоприобретенную в услужении правильность речи:

— А ктой-то это? Он чего — жениться не хочет?

— Говорят, полицейский в Данторпе.

— Он?! Так ведь он семейный и с детьми.

— Говорят, что он.

— Ох подлец! Выгнать его должны со службы. А уж Лиззи-то! Так осрамить старика-отца, и мать, и миссис Смизерс — за ее-то доброту! Привязать ее к телеге да высечь. А потом отправить в исправительное заведение. Вот уж дрянь!

И Мэгги с добродетельным негодованием хлопнула кухонной дверью, оставив своего поклонника в горьком одиночестве на воющем ветру.

— Естественно, мы должны немедленно ее рассчитать, — объявила Алвина, выпрямляясь, и презрительно фыркнула, как надменная лошадь.

— Почему? — простодушно осведомился полковник. Алвина взглянула на него с внезапным и страшным подозрением, для которого не было ни малейших оснований. Это «почему» вовсе не означало, что полковник имеет непосредственное касательство к оплошности мисс Джадд. В его старческом мутнеющем сознании жило твердое убеждение, что нравственность подчиненных офицера не касается, но что он обязан постараться выручить их, если они вляпаются в какую-то историю. Лиззи как бы нарушила субординацию в пьяном виде, и ему надлежало быть заступником обвиняемой перед военным судом Алвины. Однако сама Алвина смотрела на дело иначе.