– И она передала в целости и сохранности? Не вскрыла? – удивилась я.

– Представь себе! Леша там всех так «построил», что побоялась. Тем более что и охранники его все видели. Еле-еле я тогда на автобус успела, а потом еще где-то с час в райцентре попутку ловила. Только ночью домой я вернулась, злая до чертиков, что не удалось мне этому гаду в глаза посмотреть да в рожу плюнуть, а потом решила, что его Бог накажет, а не накажет, значит, нет его, потому что такую подлость прощать нельзя. Поспала немного, а утром опять на работу ни свет ни заря. Возвращаюсь домой, а Леша у меня во дворе на козлах сидит. Ждет. Я его сразу узнала – он же маме в письмах свои фотографии посылал. Оказывается, он сначала записку мою прочитал и возмутился – кто это посмел его так назвать? А потом письма увидел и сразу все понял. Приказал выяснить, кто приходил. Ну, ему и доложили, что Сафронова Анастасия Кирилловна какая-то и запись с камеры наблюдения показали. Поглядел он, и, говорит, сердце у него зашлось.

– Потому что ты очень похожа на маму, а первая любовь не забывается, – вставила я.

– Да! Вспомнил он ту историю, письма прочитал, в том числе и последнее, что у мамы было. И понял, что следующие она уже не получала.

– А они были? – удивилась я.

– Он сказал, что то мерзкое письмо написал под горячую руку, сразу же, как узнал, как мама в городе свободное время проводит. Друзьям рассказал, а среди них и городские были. Вот они-то его, деревенщину, и вразумили. Написал он маме покаянное письмо, прощения просил, а она ему не ответила, потому что не получила его – ее тогда в Тарасове уже не было. Леша говорит, что еще три письма ей отправил, а потом понял так, что не простила она его, и больше не писал.

– Ты ему веришь? – вот чем-чем, а я такой доверчивостью не страдала, я еще и не такое слушала и видела.

– А ты свидетельство его правоты только что в руках держала. Подумай сама, стал бы он хранить эту фотографию, если бы хотел навсегда вычеркнуть маму из своей жизни? – спросила Настя.

– Да, не стал бы, – согласилась я. – Отрезал бы себя с нее, а остальное порвал. Или всю порвал.

– Вот именно! Только я тогда ничего этого не знала. Взяла я из поленницы чурку поувесистее – и к нему! С комментариями соответствующими! Он от меня уворачивается, объяснить что-то пытается, а меня по кочкам понесло! Все я ему высказала, что на душе накипело. В том числе и то, что мама, которую он с грязью смешал, хотя она перед ним ни в чем виновата не была, жизнь самоубийством покончить пыталась, тоже. Леша, как это услышал, замер на месте, смотрит на меня в ужасе, тут-то я его и достала. Врезала от души, а потом послала, сама понимаешь, куда. В общем, выгнала я его. Соседям, конечно, радость – такой цирк бесплатный, а в роли клоуна – сын бабы Ани, которым она всем уже уши прожужжала!

– Он уехал?

– Нет, еще два дня у меня под окнами ошивался, но с тем же результатом.

– Да уж! Характер у тебя явно не мамин, – покачала головой я. – Ты бы вены резать не стала. Видимо, папин.

– Если бы! – вздохнула Настя. – Дедушкин. И, как говорит бабушка, в наихудшем его варианте.

– А кто у нас был дедушка?

– Почему «был»? Он и сейчас жив. Как и бабушка. А был он заместителем командующего округом. Военным, естественно.

Рот у меня открылся самопроизвольно, и, справившись с удивлением, я уточнила:

– И, конечно же, генерал?

– Да, генерал-майор. Когда мама с папой поженились, дедушка был еще подполковником, а потом связь была потеряна. Это выяснилось, когда мы с Лешей к ним полетели, чтобы наконец-то познакомиться.

– И как товарищ генерал воспринял то, что муж тебя настолько старше? – с интересом спросила я.

– Леша тогда еще был только женихом. А приняли его в штыки! Там такие бои разворачивались! – вздохнула Настя. – Дед только что с шашкой наголо на него в атаку не шел. Говорил мне, что в Екатеринбурге полно молодых, холостых офицеров. Что, если потребуется, он смотр устроит и мне останется только пальцем показать на того, кто понравился. А Леша ему в ответ, что по количеству подчиненных его комбинат на дивизию вполне потянет, а раз он там главный, то звание у него такое же, как и у деда! И вопросы он решает ничуть не менее важные, чем командир дивизии. Поэтому он ничем не хуже любого военного и вполне достоин такой жены, как я. И убедил все-таки. С тех пор каждый год или мы к ним летаем, или они к нам. Они все настаивают, чтобы нам съехаться и всем вместе жить, но они к Екатеринбургу прикипели, а стариков с места трогать нельзя, они это плохо переносят, а Лешу здесь работа держит. Дедушка хочет, чтобы Илюша в кадетское училище поступил, военным стал, династию продолжил, а Леша сопротивляется.

– А сам Илья?

– Ну-у-у, для него прадед – он его дедом зовет – это икона. Только что не молится, а, когда на его парадный китель смотрит, глаза ярче, чем награды горят. И все про армию просит рассказать, а дед и рад. Для сына самая большая радость – вместе с дедом ордена и медали чистить. Мы один раз в мае к ним приехали, так Илюша с ним во время военного парада на трибуне стоял и горд был так, словно сам генерал.

– Ну ладно, это дело будущего, а тогда чем все закончилось? Алексей Ильич уехал и…

– Ко мне в тот же вечер баба Аня пришла, а потом каждый день ходила. Все просила меня, чтобы я с Лешей хоть поговорила. Рассказывала, как он переживает и раскаивается. Что жизнь его уже и так наказала: женился по глупости на редкостной стерве, которая и ее до внуков не допускала, и его чуть до смерти не довела, а потом до нитки обобрала. Что он про мамину попытку самоубийства не знал. Что хочет мне хоть чем-то помочь, чтобы вину свою искупить. Уговаривала меня не уезжать – к чужим ведь еду. Неизвестно, как меня там примут – я же их в глаза никогда не видела. Продам дом, а, если не приживусь там, куда возвращаться-то буду? Ведь тогда мне придется там скрепя сердце жить. Короче, умолила она меня с Лешей поговорить. Долго мы с ним тогда разговаривали, всю свою жизнь он мне выложил. Жалко мне его стало: один раз ошибся, а потом столько лет за это расплачивался. Ну, я ему тоже о себе рассказала. Он даже плакал, когда я про маму говорила. Вот он мне и предложил дом в Подлесном не продавать – за ним баба Аня присматривать будет, а самой в Тарасов перебраться, где он мне и с жильем, и с работой поможет. Подумала я, подумала и согласилась. А вот когда он сразу предложил на мое имя квартиру купить, отказалась наотрез – не заслужил он, чтобы я от него такие дорогие подарки принимала. Тогда он мне квартиру пробил в общежитии семейном: комната двенадцать метров и крошечные кухня с санузлом, и работу нашел – в архиве с бумажками возиться. Да и правильно – чего я умела? И куда сама могла бы устроиться с моим аттестатом?

– А почему не у себя на комбинате?

– Потому что я отказалась – не хватало мне еще, чтобы меня к нему с ходу в любовницы записали. Помог мне вещи перевезти, устроилась я. Стала снова к цивилизации привыкать – в Подлесном-то и вода в колодце, и сортир во дворе. Обжилась, при-оделась – шить-то меня мама научила. Стала думать, как мне свою личную жизнь устроить. Посмотрела по сторонам – а не с кем! Человеку с высшим образованием, с хорошей работой я не нужна, а остальные – мне, потому что или пьет, или наркоман, или неудачник, который копейки зарабатывает, или бабник законченный. Военный? Так я гарнизонную жизнь изнутри знаю со всеми ее склоками и интригами, не для меня она. А Леша меня без внимания не оставлял. Каждую неделю под выходные звонил и говорил, что к матери собирается, так если мне что-то в деревне надо, то он за мной заедет. Я тогда только удивлялась – чего-то он к бабе Ане зачастил?