– Ты прямо вулкан с идеями, – сказал я искренне.Про себя додумал, что вулканы полезного пока еще ничего не сделали, но вслухдобавил: – Триста миллионов?.. А на следующий?

– В следующем квартале, – сообщил онликующе, – уже пятьсот!.. Полмиллиардика, здорово?.. Мы здесь выстроимнастоящий город!.. Я вообще планирую восстановить древние традиции бальзамирования,мол, больше уважения к предкам! А это еще один комбинат по ритуальным услугам,пара тысяч новых сотрудников, лаборатории, свой заводик, а то и техникум повыпуску лиц… ну, нашей профессии! Нам будут нужны люди с высшим образованием ивысоким профессионализмом!

На десятки километров во все стороны расстилалась прекраснаяравнина, кое-где прерываемая густыми дубовыми рощами. Я даже видел, где бьютродники, где сразу уходят в землю, где текут бурными ручьями. Все эти рощи подкорень, пни придется выкорчевать, а землю утрамбовать и заасфальтировать, чтобыторжественную тишину среди будущих могил не нарушал легкомысленный шелестлиствы или веселый щебет птиц.

– Да, – сказал я искренне, – это размах!..Да, здесь работа предстоит очень серьезная. Очень.

– Ты над этим тоже подумай, – попросил он. –Говорят, ты у них не просто юрист, а что-то вроде Нострадамуса?..Предсказываешь, куда бабки вкладывать, а откуда лучше забрать поскорее?

– Мы все Пострадамусы, – ответил я, – такоенастрадамусаем…

– Я тоже, – согласился он, – Пострадамус…Очень умный, но – потом… Мол, я ж говорил, я ж предупреждал, я ж подсказывал!..Нострадамус на лестнице… Но ты подумай, хорошо?

– Подумаю, – пообещал я.

Мысль уже пришла, но настолько страшная, отвратительная, чтодля того, чтобы ее принять, надо было стать уже не человеком… И тогда этостанет просто и правильно.

Бумаги я подписал, местность осмотрел, так что еслипопробуют поймать на горячем, отбрешусь. Все видел, на кладбище был,познакомился не только с документами, но и с территорией, что под расширениекладбища и новый комбинат ритуальных услуг, оснащенный по самому передовомуслову науки и техники. И куда постараются привлечь специалистов высшего класса.

Солнце напекает макушку, словно утеряло календарь, ведь уже осень,пора бы и посдержаннее, посдержаннее. Я покинул кладбище, за это время солнцесдвинулось, мой «фордик» под прямыми лучами накалился, хоть перекрашивай вбелый цвет, а от кладбища он метнулся с такой готовностью, словно и самстрашился оказаться в одной из могилок.

Я ехал бездумно, останавливался перед красным светом,поворачивал, уступал дорогу «Скорым» и патрульным, а когда съехал в правый ряди начал припарковываться, вздрогнул и осмотрелся: где это я? Понял, и теплаягрустная волна окатила с головы до ног. «Форд» пискнул вслед, мол, иди,развлекайся, никому не дам вломиться.

Я толкнул дверь, вошел, замедленно огляделся. Из двенадцатистоликов только три заняты, зал пуст, да еще четверо веселых парней и однадевушка пьют прямо у стойки. Золотистая струя красиво бьет в классическиепивные кружки, а не в плод дизайнерских поисков из тонкого стекла. Рядом настойке уже отстаиваются четыре кружки, пена оседает медленно, нехотя,демонстрируя качество пива.

Молодой официант проследил, как я медленно пробрался к томустолу, где мы сидели в прошлый раз, выждал, принес меню.

– Два пива, – сказал я. – И… креветки.

– Есть свежие раки, – сообщил он.

– Креветки, – повторил я и зачем-то добавил: – Впрошлый раз были креветки…

Вот за тем столом, ближе к окну, она сидела. Я видел еекоротко остриженную головку, иногда даже слышал смех, голос, постояннозаглушаемый пьяными голосами ее приятелей. Внезапно ощутил растущую неприязнько всем этим беззаботным парням, а потом неприязнь быстро перешла в ненависть.В висках застучало, кровь бросилась в лицо, кожу опалило, как будто заглянул впылающую печь. Сейчас бы я всех их просто уничтожил. Без всякой жалостипобросал бы под гусеницы танка. Сволочи, они хватают ее, раздевают, трахают…

Я осушил обе кружки, но облегчения не принесло, тут жезаказал еще две. Черт, обычно пиво расслабляет меня так, что превращаюсь вмедузу, которой все по фигу, а сейчас я как граната с выдернутой чекой.

Сердце сладко заныло. За тем столиком двигались призрачныетени, потом я увидел, как Таня поднялась и пошла в сторону туалета. Остальныегалдели, перебивали друг друга, а она шла между столиками, удалялась. Я видел,как она прошла через закрытую дверь туалета.

Ноги мои воздели меня сами по себе, по собственной воле. Ядвинулся, как сомнамбула, добрался до туалета. Пальцы задержались на двернойручке, я представил себе ряд унитазов, Таня на среднем…

Отворил, в глаза сверкнуло чистотой и блистающей белизной. Взеркале отразилась моя вытянувшаяся физиономия.

Я машинально сел на тот же унитаз, скосил глаза и как воочиюувидел ее рядом. Она смотрела серьезно и сосредоточенно, меня не замечала.

– Таня, – шепнул я одними губами.

Она медленно повернула голову. Я видел белые изразцовыеплитки, что просвечивают сквозь нее, но сейчас реальна только она, а не весьэтот мир. И ее бесконечно милое лицо.

– Привет, – ответила она молча.

– Я не знаю, – сказал я, – что со мнойпроисходит…

– А что происходит?

– Не знаю. Какой-то сдвиг в ненормальность. Я уженачинаю с тобой разговаривать… В сибирской тайге говорил, в самолете видел тебясреди облаков, снишься всю ночь…

– Ничего, – ответила она серьезно, – «Тайд»все отстирает. Но ты… приходи сюда еще.

Лестница вывела на просторнейший балкон, посредине белый какснег стол, несколько кресел, но я сразу подошел к ограждению из толстыхжелезных прутьев, сверху узкие перила из дерева. Так хорошо опереться ипосмотреть не просто вдаль, а вниз, на мелкие игрушечные машины, смешныеприплюснутые фигурки крохотных людей. Легкое приятное головокружениенапоминает, что слишком перевешиваться через перила – чревато, лучше смотретьвот так в сторону горизонта. Чувствуешь себя повелителем, глядящим на свой мирс высокой башни, выстроенной для тебя твоим же повелением.

Внизу теплый летний воздух, вон там, далеко внизу, прямо нагазоне переносная шашлычная. Там запах жареного мяса, специй, еще дальше –зеленая решетка временного базара для продажи арбузов, дынь. Там тоже всегдасладковато-восточный запах, тонкий, изысканный, напоминающий про Али-Бабу,Синдбада с его Шахерезадой. Там аромат свежих овощей, яблок, лимонов, но здесьчистый прохладный воздух, почти горный, сюда не достигают запахи бензина,разогретого асфальта.

По дополнительному балкону с выходом на лестницу, как ужеговорил, на каждые четыре квартиры, но только у нас за роскошным белым столомсобираемся, пьем чай, перемываем кости, делая вид, что беседуем на разныевозвышенные темы, поглядываем через перила на расстилающийся внизу огромный,сверкающий огнями город… Наш этаж сравнительно благополучен, а вообще по домупродолжаются обмены, переезды, съезды, размены. Тремя этажами ниже, врезультате разводов и разъездов, образовалась настоящая коммуналка со всеми еемерзостями, на пятом этаже обосновались какие-то черные из Средней Азии,навезли кучу родни, детей, оттуда плохо пахнет. Дети визжат и размалевываютстены гадостями, помои льют прямо из окон.