Сейчас Кадван очнулся где-то на северо-востоке провинции Эон, с огромным долгом за душой и неизменным отсутствием документов. Но теперь у него была наличность – не зря же столько вечеров он убеждал себя, что надо снова идти играть, ведь еще немного, и он заработает себе мечту. Со старыми привычками можно было попрощаться – и вчера в обществе девиц и пьянчуг он сжег свою счастливую колоду карт.

Колоду, которой он не пользовался уже десять месяцев. Трудно было в это поверить, но почти год это парень мало ел, жил сплошь в клоповниках, ужимался как мог, но уверенно пропивал то, что выиграл перед этим. Он не стремился отдавать долг, он не хотел налаживать свою жизнь, он не желал никого и ничего – кроме повторяющегося четыре раза в неделю хмельного разнузданного забвения. И похоже, у Кадвана оказался на удивление крепкий организм, раз за такой период он не позволил пагубному увлечению превратиться в зависимость.

Все это время Берм держал перед собой колоду, которой уже не мог воспользоваться. Лишь вчера он решился избавиться от нее – рука будто сама выкинула карты в пламя. А сегодня Кадван Берм понял, что вместе с колодой сгорело его безразличие к собственному существованию.

Пора было собираться в путь: ведь он просрочил свой долг на год.

* * *

В харчевне на первом этаже постоялого двора было душно и запах прогорклого сала смешался с едким табачным дымом. Настолько, что, к сожалению, ни о каких других ароматах нельзя было и мечтать. Или к счастью, как подумал Кадван, когда ему принесли похлебку за шесть сорэ.

Рыбья голова, соседствующая с четырьмя картофельными дольками и горсткой разваренной крупы, смотрела на него пустым глазом. Берм неохотно потыкал в нее ложкой.

За спиной парня сидели и разговаривали о насущном два подозрительных типа. Между делом они поглощали такую же похлебку и так довольно причмокивали, будто угощались нежнейшим супом-пюре в самом императорском дворце Найтерины.

Кадван еще раз печально взглянул на рыбью голову, вздохнул, оглянулся и подозвал дремавшего неподалеку упитанного кота. Тот проснулся, отозвался и выгнул спину, явив миру белые бока с большими и неказистыми пятнами. Двое горожан, не обращая ни на что внимание, продолжали трапезу и разговор, но теперь Кадван прислушивался.

– …подождал, пока конюшня разгорится, а потом зашел, – равнодушно сказал один. – Так и сгорел.

– Прямо с лошадьми? Денег-то сколько пропало! – удивленно воскликнул второй.

– Да не все сгорело – одна конюшня, а там их три. Тебе, Жес, лишь бы деньги считать!

«И никто не стал тушить? Нечисто дело», – решил Кадван.

Привстав на задние лапы, харчевенный кот положил две передние ему на ногу – и замяукал, жалобно выпрашивая подачки. Но не успел Кадван выудить рыбную голову из похлебки, как зверек заурчал, вороватым движением выхватил ее из руки Берма – и был таков.

«Вот черт», – по-доброму усмехнулся парень.

– А что самое главное в жизни? Деньги! У тебя их никогда и не бывает, ибо ни считать их, ни думать ты не умеешь. А я сразу понял: богат будет тот, кто вдову смотрителя возьмет замуж. Я бы и сам на ней женился, – самодовольно изрек второй незнакомец.

Кадван по-прежнему прислушивался к чужому разговору – все же лучше, чем быстро расправиться с похлебкой и выйти на холодную улицу.

– Как бы не так! – отрезал первый. – Жена-то за ним в огонь бросилась.

– Неужто спасать? – второй, по-видимому, выпучил глаза.

– А кто знает. Закричала, в огонь кинулась и выйти уж не соизволила. Но у них дочка осталась, на ней и можешь жениться, – ехидно заявил первый. – Только назавтра у нее дом заберут в уплату за сгоревших лошадей. В бордель пойдет служить, не иначе.

– Надеюсь, девка красивая, а то ведь помрет с голоду.

– Тоже в огонь бросится. Как те, с деревень.

На этом трудности соседнего села стали заботить едоков гораздо сильнее, чем судьба девушки. Разговор перетек в другое русло.

Кадвану было без разницы, что случилось с крестьянами и почему толпа зевак, собравшаяся у горящей постройки, не смогла удержать женщину от самоубийства. Но Берм тут же представил, сколько сможет сэкономить, уведя в суматохе почтовую лошадь, которую потом спишут на пожар. Ведь это куда разумнее, чем тратить тяжелым трудом выигранные деньги.

Только бы успеть!

Довольный и полный решимости, парень вскочил с места, учтиво поклонился увядающей трактирщице и вылетел в холодные объятия улицы. Тонкая тужурка едва ли спасала от пронизывающих ветров, еще с октября гулявших по северо-востоку провинции. Будучи ранее почти все время в подпитии, Кадван не замечал этого. Теперь же он чувствовал холод, вздрагивал от сильных порывов ветра.

Незаметно для себя парень оказался в благополучном районе города и, как это часто бывает, затерялся среди прилично одетых прохожих. Его не замечали, как не замечают бедного сироту, случайно промелькнувшего в толпе разряженных франтов, – людям просто нет до этого дела.

Вместо людей на Берма со всех сторон глядели серые лица фасадов двух- и трехэтажных зданий. Под ногами стелился мощеный тротуар «если не кричащей, то весьма уверенно шепчущей чистоты», как описывал его в фельетонах местный сатирик. Проезжающих по дороге кэбов стало больше. Пару раз из них выглядывали миловидные женщины в модных шляпках; дамочки морщились от сильного ветра и, вероятно, жаловались на погоду своим спутникам.

– Читайте новость о ночном пожаре! После обеда выпуск дешевле! – переминаясь от холода, надрывался продающий газеты мальчишка.

Берм остановился и, секунду помедлив, протянул мальчугану монетку в пять сорэ. Тот взял ее и, ловко удерживая другой рукой норовившие разлететься газеты, спросил звонким предприимчивым голосом:

– Вам две, месье? Сейчас продаем по два сорэ за штуку.

– Одну, – пожал плечами Берм, стараясь придать себе как можно больше безразличия.

Газетчик кивнул и, не выпуская монетку из руки, выдал ему экземпляр утреннего выпуска. После чего принялся шарить по карманам в поисках самых мелких разменных монет – заученным, разумеется, движением.

– Сдачу оставь себе, – махнул рукой Кадван.

– Благодарю вас, месье, – кивнул мальчик и, отвернувшись, разразился рекламными фразочками: – Свежий номер! После обеда дешевле! Мадам… Мадам, не хотите купить газетку?

Кадван зажал черно-белые бумажные листы под мышкой: он не мог найти им другое применение, ибо не умел читать. Впрочем, обстоятельством этим парень никак не тяготился; а потому продолжил бодро шагать вниз по улице в направлении почтовой станции – кажется, та была несколько южнее.

* * *

Сетш говорит нам, что смерть не должна являться поводом для страха, ибо глупо бояться того, что рано или поздно происходит с каждым. Страшиться следует, только если мертвые взывают со своей стороны. На островах Тари Ашш сам факт смерти не является грязным и о нем даже можно разговаривать в обществе. Безразличие, с которым мы обсуждаем, кто и как нас покинул, всегда повергало одельтерцев в ужас.