Он полуотвернулся от проезжей части и, лениво ковыряя концомтрости щель меж плоскими булыжниками, краем глаза наблюдал, как престарелыйздешний цербер беседует с почтальоном в форменном австрийском кивере. По этомупочтальону вполне можно было сверять часы изо дня в день, вот что значитнемецкий порядок, хотя австрияки, если беспристрастно разобраться, немцы вродекак бы и второсортные. Особенно это касается их наречия под названием«хохдейч». Сабинин не сразу и смог понимать старика Обердорфа, но помаленькуналадилось…

Точно рассчитав момент, когда Обердорф, церемонным кивкомраспрощавшись с почтальоном, поплетется к воротам, Сабинин двинулся емунавстречу, и они столкнулись нос к носу словно бы невзначай – по крайней мерестарик именно в случайность и должен был верить…

– О, герр Трайкофф… Вам, кстати, письмо.

– И вся остальная корреспонденция, насколько я понимаю,в пансионат адресована? – непринужденно спросил Сабинин.

– Да, именно.

– Давайте, я отнесу, – сказал Сабинин, с той женепринужденной, дерзкой вежливостью вынимая из рук старика тоненькую пачкуконвертов и открыток. – К чему вам утруждать себя? Вы, как-никак, не юныйпосыльный, вы человек заслуженный…

Первым делом он бросил быстрый взгляд на адресованное емуписьмо. Адрес написан по-немецки уверенным, четким почерком образованногочеловека, совершенно незнакомым: название пансионата, фамилия, припискапо-французски: De la part d’un ami devoue le vos amis.[13]

– Дама, герр Трайкофф, я полагаю? – в приливестарческого любопытства поинтересовался Обердорф. – Вы не могли скрытьрадость.

– Вы удивительно догадливы, герр Обердорф, – веселосказал Сабинин. – От вас ничто не укроется… Наконец-то… Да, вот что мнепришло в голову, – добавил он елико мог небрежнее. – Если у вас нетвозражений, в дальнейшем я буду забирать у вас всю корреспонденцию,адресованную в пансионат. И друзья меня об этом просили, и личные причиныимеются… А вам за труды я буду платить крону в неделю. Сегодня как разпонедельник…

Он вынул серебряный кружочек, где на одной сторонекрасовался профиль короля и императора в лавровом венке, прямо-таки античном, ана другой – высокая австрийская корона, на взгляд Сабинина, смахивавшая скореена шапку какого-то из азиатских народов. Каковое мнение он благоразумно удержалпри себе, чтобы не войти в контры со здешним законом об оскорблении величества.

Старикан принял серебряную монету с величайшей охотой, дажезаулыбался:

– Меня это вполне устраивает, герр Трайкофф… Почтальонприходит в половине одиннадцатого…

– Да, я уже успел заметить. Я буду выходить к вамименно в это время. Мы, болгары, тоже умеем быть педантичными.

– Должен вам заметить, господин Трайкофф, что вынапоминаете скорее немца, – льстиво заявил Обердорф, очевидно, считавшийсвоим долгом пред лицом столь щедрой платы проявить и должнуюугодливость. – Те болгары, что здесь жили до вас, выглядели совершенноиначе: всклокоченные брюнеты, платье на них всегда сидело крайне дурно,галстуки завязаны криво, они постоянно шумели, махали руками, от них, простите,пахло чесноком…

– Ну, среди нас встречаются самые разные люди, –сказал Сабинин, немного встревоженный этими этнографическими наблюдениямистарикашки. – И брюнеты, и блондины – как и среди немцев. Одни воспитаныхорошо, другие плохо, вот и всё…

– О да, я понимаю. Вы – совсем другое дело. Вы ведьбыли офицером, герр Трайкофф?

– Почему вы так решили? – спросил Сабинин, чьехорошее настроение мгновенно улетучилось.

– Помилуйте, старый солдат такие вещи замечает сразу! Увас, герр Трайкофф, классическая офицерская походка, вы часто продолжаете какбы придерживать левой рукой эфес сабли, да и выправка дает себя знать…

«Пенек глазастый», – с неудовольствием подумал Сабинин,про себя печально вздохнув. Вот это так подметил. Нужно будет следить за собой.Ладно, в конце концов, нет ничего противозаконного в том, что молодойболгарский повеса когда-то служил в армии родного княжества…

– Да, вы правы, – сказал он неохотно. – Но ябы попросил вас, герр Обердорф…

– Вы можете всецело положиться на моюделикатность, – заверил старикан, перед мысленным взором которогонаверняка сияли сейчас серебряные кроны. – Мало ли какие могут бытьпричины у молодого человека… Я многое повидал.

– Я был когда-то офицером, – сказалСабинин. – Вы правы. Но вот уже пару лет, как вышел в отставку. Военнаяслужба у нас – вещь унылая, лишена особой перспективы…

– Ничего, – утешил старик. – Вполне возможно,и придет конец вашему сонному царству. У вас на Балканах, поверьте чутьюстарого солдата, скоро будет ад кромешный. Я почитываю газеты, герр Трайкофф.Слишком много государств, и любое из них, какое ни возьми, питает претензии ксоседям. Когда-нибудь это лопнет. А война для офицера – это всегда еще и перспектива.Цивилисты[14] нас с вами не поймут, но мы-то соображаем, а?

– Вы совершенно правы, герр Обердорф.

– Рад, что вы понимаете. Не могу взять в толк, чточеловек вашего полета находит привлекательного в обществе революционеров.

– Каких еще революционеров? – вполне натуральноудивился Сабинин.

– Герр Трайкофф… – хитро ухмыльнулсястарикашка. – Ну что вы, право… Я здесь давно, и два-три последних года,поверьте, чуть ли не от каждого, кто здесь живет, слышу о русскихреволюционерах, которые сделали пансионат штаб-квартирой… Дело, надо вамсказать, житейское. Последние лет шестьдесят Европа так и кишитразнообразнейшими революционерами всех мастей и пошибов, это уже и не вызываетникакого интереса. Лишь бы вы ничего не замышляли против короля и императора…впрочем, это дело полиции, а не мое. С вашим императором меня ничто несвязывает, и мне положительно наплевать, что вы там против него замышляете…

«Слышал бы это Кудеяр, – злорадно подумалСабинин. – Или товарищ Козлов. Два гения конспирации, изволите ли видеть.Уж если Обердорф говорит об этом так буднично, значит, вся округа давноболтает…»

– Ну какой я революционер, герр Обердорф? –усмехнулся он. – Я – бродяга, путешественник, искатель приключений…

– Нимало не сомневаюсь, герр Трайкофф, – поспешилзаверить старик. – Вы – совсем другое дело. Но вот другие обитателипансионата, знаете ли… Взять хотя бы фрейлейн Екатерину. Девушке ее возрастапристало бы заниматься чем-то более полезным и приличным…

– О господи! – сказал Сабинин. – Чем она васухитрилась шокировать?