– Да пустяки, – сказал Сабинин, принужденноулыбаясь. – Мне где-то у Чехова попадалось… «Увеличилось не число больных,а число врачей, способных наблюдать болезни…»

– Неудачная цитата, – серьезно ответилдоктор. – Положительно, не нравится мне такой кашель… Так что заходитенемедля. Денег я с вас не возьму – хватает на жизнь-с, припишу лишний рублик ксчету какого-нибудь здешнего денежного мешка, крайне встревоженного случайнымчихом… А то заходите просто так, без церемоний. Посидим за графинчиком,поговорим о том, чем и как сейчас живет милое Отечество… Всего наилучшего!

Он залихватски поднес к полям шляпы набалдашник трости,кивнул и направился к своему крыльцу упругой, молодой походкой. Трое оставшихсясмотрели ему вслед.

– А ведь каким орлом был когда-то, говаривали… –задумчиво произнес Козлов. – С Кравчинским знался, с Лизогубом… Иныеуверяли даже, что имел отношение к взрыву Халтурина в Зимнем. Куда все делось?Графинчик, рублики, Вандочка… Болото.

– Ну, насильно мил не будешь, – пожал плечамиКудеяр. – По крайней мере, не только не предал никого, но и не покаялся. Авспомните хотя бы Тихомирова… Поневоле начнешь думать: лучше уж болото, чемподобное падение.

– Возможно, – столь же задумчиво произнесКозлов. – Вы идете?

– Нет, мне нужно перекинуться парой слов сНиколаем… – произнес Кудеяр и посмотрел на «профессора бомбистских наук»довольно многозначительно.

Тот моментально понял:

– Ну, в таком случае я вас оставляю… – поклонилсяи быстро зашагал к пансионату.

– Что-нибудь случилось?

– С чего вы взяли? – криво усмехнулся Сабинин.

– Видно по вашему лицу. Письмо, а?

– Письмо… – эхом повторил Сабинин. – МилейшийДмитрий Петрович, я просто-таки вынужден просить у вас увольнительной. –Он приподнял руку с зажатым в ней конвертом. – Дела наконец-то сдвинулисьс мертвой точки. Мой… компаньон прибывает в самом скором времени. Здесь сказано,нехитрым шифром… В общем, мне сегодня нужно будет отлучиться. Узнаю на адресе,когда он прибывает… Уж простите, но мне необходимо сегодня отлучиться.Джентльменский договор, который мы с вами заключили…

– Да полноте! – усмехнулся Кудеяр, выглядевший ссамого начала несколько озабоченным. – Мы в свое время всё обговорили, и яне намерен вам препятствовать. Тем более… Тем более дела складываются так, чтоя сам, очень похоже, буду вынужден вас освободить от возни с бомбами. Естьинтересные повороты… Вот что… Мне нужно безотлагательно написать парочку писем,а потом я бы хотел поговорить с вами самым приватным образом. Давайте черезчетверть часа встретимся за столиком у Ксаверия, хорошо?

– Слушаюсь, – по-военному четко ответил Сабинин.

– Вот и прекрасно. Пойдемте?

В пансионате они разошлись в разные стороны – Кудеяр обитална первом этаже, а Сабинину достался номер на втором, с видом на глухие дубравыИезуитского парка.

Однако до своего номера он добрался не сразу. Проходя мимодвери с аккуратными медными цифирками «12», старательно начищенными здешнимлакеем, остановился, нагнул голову к замочной скважине и беззастенчивоприслушался. Усмехнулся, без труда расслышав явственные короткие стоны спридыханиями и возню.

Не колеблясь, коротко постучал согнутым пальцем – и тут женажал ручку двери, оказавшейся незапертой. Энергично вошел в номер Катеньки,остановился на пороге.

Шторы были не задернуты, и происходящее на постелипредставало во всей красе. Ситуация была немудрящей, конечно, больше всегонапоминая известные парижские карточки с участием двух индивидуумов,принадлежащих к разным полам. На миг прекратив свои нехитрые телодвижения, необремененный одеждою Петрусь повернул к вошедшему раскрасневшуюся физиономию,уставился зло, как любой на его месте. Возлежавшая с запрокинутой головоймадемуазель Катенька, напротив, таращилась на Сабинина затуманенным взглядом,не выражавшим особых эмоций.

– Ах, пардон… – произнес он, ухмыляясь про себя, иосторожненько отступил, прикрыв за собой дверь по возможности бесшумно.

Оказавшись у себя в номере, крохотном, но по-европейскичистом, присел за стол, придвинул письменные принадлежности и четким почеркомвывел: «Дорогая тетушка Лотта…»

Через десять минут он вышел в коридор, держа в рукезаклеенный и надписанный конверт. Аккурат в тот самый миг, когда молодыепрелюбодеи покидали номер. Петрусь, кое-как причесанный, зыркнул на Сабининанасквозь неприязненно (у них с самого начала как-то не складывались отношения,а уж теперь…) и, нарочито громко топая, удалился. Катенька, наоборот, враждебностине выказывала, стояла перед Сабининым, аккуратно причесанная, безукоризненноодетая и выглядевшая столь юной и невинной, что трудно было даже и поверить,будто совсем недавно Сабинин собственными глазами лицезрел ее в позе и приобстоятельствах, более приличествующих каким-нибудь вакханкам. Или героинямпарижских карточек.

Сабинин молча смотрел на нее. Симпатичная была девица,умевшая одеваться со вкусом и держать себя в обществе (как-никак дочь якутскоговице-губернатора), вот только этот ее сведенный взгляд, некоторая нервность вдвижениях Сабинину откровенно не нравились, заставляя предполагать, что докторБагрецов ищет себе пациентов отнюдь не там, где следовало бы при вдумчивомразмышлении. Впрочем, Багрецов не специализируется в психиатрии, а здесь,полное впечатление, надобен кто-то вроде Бехтерева или Шарко…

Она легонько топнула ножкой:

– Отчего у вас столь филистерская физиономия, Николай?Неужели и вы заражены этими глупыми предрассудками? Все естественноепозволительно и допустимо…

– Господь с вами, Катенька, – развел онруки. – Я и не пытаюсь следовать каким-то там предрассудкам… Быть может, яи шел-то к вам, влекомый естественными побуждениями, теми же, что руководяткое-кем другим…

– Вы правду говорите?

– Ну, разумеется, – кивнул он, внутренне удивляясьтой циничной легкости, с которой это говорил.

– Не вижу никаких препятствий, – сказала девушкапросто. – Вы мне нравитесь, Николай, к тому же товарищи дают о вас самыеблагоприятные отзывы… Какие могут быть церемонии между соратниками по борьбе? Явас жду вечером, договорились?

– Почту за честь.

Она поморщилась:

– Николай, отвыкайте все же от прежних оборотов речи.Какая пошлость… Вам следует быть естественнее. Понятно?

«Ах ты…» – потерянно подумал Сабинин, а вслух сказал:

– Вы очаровательны, Катенька. И желания во мне кипят,честно признаюсь…

– Вот это – другое дело. Постучитесь ко мне часов вдесять вечера, я буду ждать.

Мечтательно улыбнулась и пошла по коридору, чуть помахиваядамским ридикюльчиком, довольно тяжело мотавшимся в руке оттого, что тампокоился предмет, слабо гармонировавший с обычными дамскими ридикюлями, –вороненый английский револьвер серьезного калибра. Каковым эта девица,очаровательное, юное, зефирное создание, умела пользоваться, быть может, лишьнемногим хуже Сабинина. Как же иначе, если именно Катенька, нимфа из хорошегосемейства, не далее как этим апрелем жахнула градоначальника в одной изцентральных губерний – четырьмя пулями, практически в упор, да еще ухитриласьпотом тяжело ранить двух нижних чинов жандармской команды и благополучноскрыться с места покушения…