— Ты давно его знаешь?

— Ещё со школы. Я был капитаном футбольной команды, а Боз — отличным полузащитником. Но учеба давалась ему с трудом, и он хотел бросить школу. Мы с мамой вроде как взяли над ним шефство. Я помогал ему по разным предметам, а мама кормила и шпыняла. И в том и в другом с ней никто не сравнится… В конце концов Боз всё-таки получил аттестат.

— А родители совсем им не занимаются?

— Он сирота. Воспитывался в разных семьях. После школы устроился в лесничестве, а я работал в старом отеле, пока его не взорвали.

— А что заставило Боза выйти из леса? — спросил Квиллер.

— Легкая работа в отеле, небольшая стипендия в колледже и место в сборной округа. Боз метает ствол, как перышко! А для такого нужна не только грубая сила, но и сноровка. Боз овладел этой премудростью в совершенстве.

— А что это за ствол, который метают?

— Ну, это бревно длиной футов двадцать и весом около двухсот фунтов. Когда его метают, надо, чтобы он крутился, как пропеллер. У Боза это получается так легко, будто в руках не бревно, а щепочка. Если в субботу мы утрём нос зазнайкам из Биксби, это подхлестнёт всех в нашем округе. Вы придете смотреть?

— Никогда не участвовал в горских играх, но болеть за вас приду непременно. Нашему сонному Пикаксу предстоит исключительно богатая событиями неделя. А ты встречался с вашим высоким гостем?

— Нет, он приехал, когда дежурила Вайелла. Говорит, он держится с большим апломбом, племянница же при нем тише воды, ниже травы. А после одиннадцати вечера, когда дядюшка, по-видимому, ложится спать, спускается в фойе вся размалеванная, с длинными накладными ресницами и в короткой юбочке. Крутится возле конторки и болтает о поп-группах. Мне это до лампочки. Я люблю кантри. И потом, мне надо заниматься, а в это время в отеле затишье. Так что я следую наставлениям мистера Моргана: держись с постояльцами приветливо, но не пытайся завести с ними дружбу.

— Ленни! — раздался окрик из кухни. — Если ты треплешь языком, вместо того чтобы заниматься, лучше оторви задницу от стула и помоги мне с обедом!

— Труба зовет! — ухмыльнулся Ленни, поднимаясь.

10 сентября, четверг.

Ранняя пташка червячка съедает.

В шесть часов Квиллер заехал за Полли в Индейскую Деревню, и они направились в Вест-Мидл-Хаммок в гости к Ланспикам.

— Ты взяла кольцо? — первым делом спросил Квиллер.

— Да, и до сих пор не могу прийти в себя. Неужели оно мое — точнее, будет моим двадцать пятого декабря?

— Вот ещё! Зачем ждать двадцать пятого декабря? Носи его прямо сейчас. Где оно?

— Я положила его в банковский сейф. Но мне не терпится показать его тебе.

— Как прошло свидание со стариной Кампом?

— Сугубо по-деловому. Никаких комплиментов и целований ручек. От чашки чая я отказалась и все время поглядывала на часы. Они показали мне кольцо, и я отдала деньги.

— Они пересчитывали их?

— Секретарша ушла с ними в соседнюю комнату. Наверняка сосчитала их там.

— Нам обоим надо сегодня следить за собой, чтобы не проговориться насчет моего присутствия на чаепитии.

В Вест-Мидл-Хаммоке селились состоятельные люди. Леса чередовались здесь с лугами, по обочинам извилистого шоссе пестрели полевые цветы, ручьи журчали под деревянными мостиками.

— Хорошо здесь, правда? — вздохнула Полли.

— Тебе хотелось бы тут жить?

— Постоянно — нет, только приезжать сюда время от времени… Кэрол сегодня готовит сама — у её кухарки выходной.

У Ланспиков был скромный деревенский дом, обставленный старинной мебелью, которая выглядела как музейная. Пока дети не подросли, они держали корову, верховых лошадей, несколько кур и уток. Теперь Кэрол и Ларри жили одни, не считая пары слуг, следящих за домом и садом. Сами хозяева уделяли всё своё время универмагу, а также Театральному и Генеалогическому клубам, Историческому обществу и Клубу гурманов.

Ларри встретил их у входа.

— Высокие гости запаздывают, — сообщил он, — так что начнем без них. Тем более что старина Камп не пьет.

«Как бы не так», — подумал Квиллер.

Кэрол вышла из кухни, где готовила своё коронное блюдо — утиную грудку с ветчиной и грибной подливкой.

— Успешно ли протекает нынешний визит Делакампа? — спросил Квиллер.

— Он никогда ни с кем не обсуждает свои финансовые дела, — ответила Кэрол. — Знаю только, что миссис Вудингхёрст продала ему вчера свою знаменитую брошь и он согласился взять витое колье Мэгги Спренкл.

Они обсудили состоявшееся во вторник чаепитие. Квиллер поведал, какие мучения вытерпел в обличье охранника. Затем прибыли почетные гости, и обстановка стала более церемонной. Впрочем, о том, как прошел вечер, лучше всего узнать из дневника Квиллера.

Камп приезжает сюда уже двадцать лет и до сих пор не сошелся ни с кем настолько близко, чтобы обращаться к собеседнику по имени, — даже с Кэрол и Ларри. Его племянница была представлена как мисс Порт.

— Памела, — пролепетала она, скромно потупив взор.

Трудно было поверить, что эта самая девица осаждает Ленни Инчпота на его посту по ночам.

На ней был строгий английский костюм, а её дядя надел куртку, явно предназначенную для маскировки животика.

— Мы с вами не встречались где-нибудь в последнее время? — спросил он меня. — Быть может, в Кантри-клубе?

Я выразил сожаление, что не имел такой чести, и засомневался в безупречности своего маскарада.

Кэрол поспешила вмешаться:

— Мистер Квиллер ведет колонку в газете, и его фотографию всегда печатают рядом с заголовком. Вероятно, там вы его и видели.

Этот ответ, похоже, не удовлетворил старину Кампа, и он на протяжении всего вечера бросал на меня подозрительные взгляды. Когда Ларри хотел наполнить бокалы, Делакамп попросил чая, что заставило меня, убеждённого кофемана, спросить, почему он предпочитает чай.

Он тут же прочёл нам лекцию:

— Чай — это кофе мыслящего человека. В Китае он уже пять тысяч лет известен как напиток, восстанавливающий силы, повышающий жизненный тонус и способствующий концентрации. Несколько позже японцы ввели в обиход чайные церемонии, помогающие обрести спокойствие и душевное равновесие. Голландские и португальские торговцы завезли чай в Англию и Россию. Караваны по двести-триста верблюдов доставляли чай к российским границам, а быстроходные клиперы сновали наперегонки между Китаем и Лондоном.

Племянница, слушая его, позевывала. В разговор она вступала, только когда к ней обращались, со стариной Кампом держалась с подчеркнутым почтением. Под конец вечера она что-то прошептала ему, и он воскликнул, обращаясь ко мне: