— У меня подружка есть, Надька, — начала Юся разговор со свекровью. — Три года назад в Америку уехала, классно там устроилась, вся в шоколаде. Надька в отпуск приехала, рассказывает, как в Штатах клево, не то что у нас — сплошной бардак.

— К чему ты клонишь?

— Надька меня с собой зовет. Съезжу на месяц, а? Я же два года с ребенком безвылазно!

— Год.

— Что?

— Эмке недавно год исполнился.

— А до этого я беременной была, — напомнила Юся. — Полин Сергевна! Меня только вы понимаете… иногда. Я знаю, вы все думаете, что я Сеньку соблазнила, совратила, на себе женила. А между прочим, не так было! Он приклеился как банный лист, не отдерешь. Проходу мне не давал, встречал, караулил. Конечно, в смысле секса он был мальчишка неопытный, но сильно хотел…

— Уволь меня от этих подробностей! Я отношусь к тем людям, которые считают, что родители и дети пола не имеют.

— Как это?

— Их интимная жизнь не обсуждается. Я никогда не интересовалась тем, что происходит за дверью родительской спальни, и половые доблести или проблемы сына — не моего ума дело.

— Я только хотела сказать, что у каждого своя правда.

— Юся! Какая «своя правда»? — нахмурилась Полина Сергеевна, которую неприятно задела попытка невестки втянуть ее в обсуждение гиперсексуальности сына-подростка. — Что значит «своя правда»? Что любые действия и поступки могут быть оправданы? Допустима правда вора, грабителя, насильника, террориста?

— Но я же ничего у вас не своровала!

— Юся, я только хотела сказать, что те или иные хлесткие фразы, так называемые афоризмы под маской народной мудрости, подчас абсурдны и выдают глупость говорящего.

— Конечно, вы все очень умные! Сенька мне тоже мозг проел — иди учись. А я не хочу! Ну, ненавижу я учебу, не идет она в меня! Школа — это был мрак, мучение. И опять? Нет, извините, не надо! Чтобы быть хорошим человеком, не обязательно высшее образование. — Юся с опаской посмотрела на свекровь: не ляпнула ли опять неправильный афоризм?

— Ты совершенно права, — кивнула Полина Сергеевна. — Научить взрослого человека доброте, состраданию и порядочности невозможно, и дипломов за эти качества не выдают. Так что там с Америкой?

— Я жуть загорелась поехать! Такой шанс раз в жизни выпадает. Если получится хорошо устроиться, потом Сеньку и Эмку вызову.

«А вот это — дудки!» — мысленно возразила Полина Сергеевна и спросила:

— Ты говорила с Арсением?

— Не. Вы поговорите, ладно? И с Олегом Арсеньевичем тоже.

Сенька брезгливо пожал плечами:

— Пусть делает что хочет.

У Олега Арсеньевича мысль сразу заработала.

— Так-так! Зови сюда эту эмигрантку.

Юся пришла и встала перед ним робкая, как школьница.

Олег Арсеньевич начал с угроз:

— Юся, ты меня знаешь?!

— Ага! — шумно сглотнула Юся.

Она боялась свекра. Но в то же время считала его рохлей. Другие чиновники из мэрии дворцы в Подмосковье строят, а Олег Арсеньевич сам плиткой дорожки на даче мостит.

— Значит, за границу собралась? — продолжил Олег Арсеньевич. — Ну-ну. Мы не будем возражать, но только при одном условии — ты разводишься с Сенькой и даже не заикаешься о том, чтобы взять с собой Эмку. В противном случае ты не получишь визы, я тебе обещаю. Или тебя с шумом и треском задержат в аэропорту, будет такой скандал и позор, который тебе и не снился. Иди и думай!

— Зачем ты ей дал время на раздумье? — шепотом спросила Полина Сергеевна мужа, когда Юся ушла. — Неизвестно, какие процессы у нее в мозгу происходят и как все может повернуться. Нет, я не могу пустить дело на самотек.

Полина Сергеевна постучала в комнату, где ссорились Юся и Арсений:

— Можно? Я хотела бы поговорить с Юсей, сынок, оставь нас, пожалуйста! Впрочем, оставайся. Дело ведь вас обоих касается. Юся, ни для кого не секрет, что ваш брак трещит по швам и перспективы не имеет.

Лица молодых людей, взгляды, которыми они обменялись, не оставляли сомнения в справедливости этих слов.

— Развод, Юся, вовсе не ущемляет твоих прав. Напротив, открывает для тебя новые возможности.

— Да прям! — капризно надула губы Юся. — Я буду разведенкой.

— Можно сказать и по-другому — свободной женщиной, — миролюбиво продолжила Полина Сергеевна. — Ты поедешь в Америку свободной женщиной, не исключено, что встретишь там достойного мужчину, с которым захочешь узаконить отношения. Кроме того, оформление выездных документов, пока ты замужем, связано с большими бюрократическими препонами. И в Америке с тебя на каждом шагу: при поступлении на работу, получении вида на жительство, съеме квартиры — будут требовать нотариально заверенное, переведенное на английский язык согласие мужа. Все это достаточно хлопотно и ставит тебя в большую зависимость от желаний или нежеланий Арсения, его настроений.

Сенька с удивлением посмотрел на маму: не подозревал, что она умеет врать на чистом глазу.

«Помалкивай! Сотри с физиономии это пуританское возмущение моим лукавством! Сейчас решается твоя судьба!» — взглядом приказала мать сыну.

— Юся, — закончила Полина Сергеевна, — спокойно обдумай все «за» и «против». Оба думайте!

— Фиг ты получишь Америку, если не разведемся! — услышала, выходя из комнаты, Полина Сергеевна угрозу сына.

Их развели, и Юся улетела в Америку. Полина Сергеевна, ее сын и муж ходили по квартире и улыбались каждому углу, точно Юся была сколопендрой, которая прежде пряталась по щелям, а теперь уже не могла вылезти на свет. Полина Сергеевна чувствовала Юсин душок — смесь женского пота и дешевых, фальшиво фирменных томных духов.

— Пока вы такие блаженные, а значит, добрые, — сказала Полина Сергеевна, — воспользуюсь моментом и попрошу вас о подвиге. Мы с Эмкой переедем на дачу, а вы пригласите мастеров и сделайте ремонт в квартире.

— Так точно, мой генерал! — ответил муж.

Их жизнь потекла мирно и счастливо. Ее центром был Эмка. Вокруг — дедушка и бабушка, чей век хоть и не грозил оборваться вскорости, все-таки катился к закату, и Сенька, раненый волк, зализывающий раны. Эмка был отрадой — существом постоянно меняющимся, растущим, каждый день преподносящим что-то новое, не знавшим, что такое дурное настроение, но способным рыдать и плакать из-за ерунды, а через минуту снова смеяться, шалить, проказничать. А когда во время болезни Эмка становился слабеньким, сердце трепетало от жалости, но даже в этой жалости была сладость, потому что никакая другая жалость, ни к кому другому, не могла дарить умиление — ребенком и самим собой — таким, оказывается, нежным и трепетным.

Полина Сергеевна часто думала, что если вести дневник, записывать каждый день за малышом его действия, потешное коверканье обычных слов и изобретение собственных, а потом издать этот дневник, то книга стала бы бестселлером. У нее самой, как у сотен тысяч мам, не оставалось на это времени.