идеализированному «чистому типу». Реальный человек «располагается» не на сторонах квадрата предложенной схемы, а где-то в пределах его площади. Причем эта «точка» может с течением времени перемещаться. Аналогично, и такая характеристика личности, как экстравертированность и интровертированность не абсолютна, а зависит от ситуации как внутри самой личности, так и в ее окружении. Говоря языком Юнга, в реальности мы встречаем не чистые типы, но лишь установки.

Тем не менее, чтобы сделать типологию Юнга наглядной и понятной, рассмотреть такие – не существующие в реальности – чистые типы личности было бы полезно. И в этом нам помогают сказочные персонажи.

Часть первая. Сказки

Начнем с самой загадочной, самой «нерусской» сказки Пушкина – «Сказке о золотом петушке». Да, Арина Родионовна рассказывала Пушкину в его детстве нечто с более или менее похожим сюжетом. Но – это же Пушкин! – он все перекроил по-своему. Чем и сделал сказку не только красивой, но и полезной для нас – как иллюстрацию к аналитической психологии Юнга. Итак.

Смолоду царь Дадон был чистым интровертом. Ему на это хватало энергии. Вот он и наносил окружающему миру «обиды». Проще говоря, делал что хотел. Сказать что-то еще о его личности тех времен мы не можем – нет данных. Интересной для анализа вся эта история становится как раз тогда, когда энергия мира, который окружал Дадона, стала выше его собственной – и он оказался в зависимом, экстравертированном состоянии. Тут-то ему и был предложен протез интуиции – золотой петушок. Что и сделало героя сказки снова интровертом. Так сказать, чисто инструментально. И сделал его таким представитель сугубо мыслительного типа – звездочет. Более того – еще и скопец, то есть личность, в которой область ощущенческая подчеркнуто ослаблена. Попробуем теперь довести сказочность этой истории до предела: соберем ее персонажей в единую, как бы синтетическую личность. Эмоциональную сферу этой личности, очевидно, будет представлять Дадон. Интуитивную – петушок, мыслительную – звездочет, ну а ощущенческую, разумеется, шамаханская царица – и, под ее влиянием, порабощенный Дадон. Личность, конечно, получилась нелепая и странная. Зато и баланс энергии в ней – налицо. И поведение этой «личности» в сказке вполне «юнговское», строго психологически предсказуемое. Все же не кто-нибудь писал сказку, а Пушкин. Он чуял.

Разберем подробнее

Итак, исходно, до появления золотого интуитивиста, мы видели эмоционального интроверта. (Рискнем предположить, что второй его ведущей функцией было мышление. Все же воевал-то он успешно.) Побыв какое-то время – вынужденно – экстравертом, личность эта получает в качестве второй ведущей функции, протеза – интуицию. От чужой, конечно, мудрости. Но мы ведь договорились и эту мудрость тоже считать «своей» – коли у личности хватило мудрости принять совет ума чужого. Какое-то время ведущей будет интуиция. А мышление лишь «отрабатывает» ее данные. Ощущения пока что сводятся к самому простому – «лежа на боку». Однако побыть интровертом Дадону удалось недолго, а его эмоции вновь стали ведущими. Меняется ситуация – «плывет» вслед за ней и личность.

И четвертый акт – появляется царица. Все, и мышление, и интуиция «не работают», ведущей функцией стали ощущения. И, конечно, перед нами снова ярко выраженный интроверт.

За все, однако, надо платить. Маятник отклонился слишком уж сильно – до предела. Мышление вытеснено полностью сплошными положительными эмоциями. Интуиция – ощущениями. Таких людей не бывает. Даже в сказке это долго продолжаться не могло. Мышление прорывается из-под спуда и требует права «рулить». Да и интуиция уже наготове… Все это называется невроз. Никакая психика не может долго выдержать подобное насилие над собой: подавление тех или иных функций практически до нулевого уровня. Эти, подавленные, функции архаизируются – то есть заряжаются примитивной, по сути, животной энергией. И, прорываясь из бессознательного к власти, – мстят. Маятник откачивается в другую сторону. Итог: ощущения теряют свою власть («как и вовсе не бывало»), ее получает их антагонист. Дальше – в сказочной версии – мы знаем, что случилось. Ну, а в реальности… Об этом – чуть позже.

А пока – вопрос. Зачем нам всё это знать? Какова польза от подобной аналитической психологии? Смотрите. Мог ли Дадон – будь он грамотнее – избежать такой развязки? Очевидно, мог – согласившись уйти от власти ощущений, послушавшись совета мышления. Правда, сыновья… Но ведь их потеря – в сказке – всего лишь символ. Предупреждение. Услышь его Дадон вовремя…

Короче. Добрым (и умным) молодцам (и девицам) урок!

* * *

И все же – почему именно сказки? Ведь в них и правда все так, как «не бывает». Не научимся ли мы на таких примерах «сказочной» психологии? Нет – если сказки – настоящие, мудрые. Почему и выбран автором «наше все». Его сказки – зеркало жизни.

И еще соображение в пользу сказок. Зачем они вообще создавались? Во времена Пушкина – уже чаще всего для детей. Чтобы, во-первых, научить их отличать добро от зла, а во-вторых, поддержать веру в то, что добро побеждает. Хотя бы в детях. И поэтому черты сказок – упрощенные. Там это – можно. Вот смотрите.

* * *

«Сказка о рыбаке и рыбке»

Начнем анализ с названия. Все ли тут у Пушкина логично? Вспомним название сказки о царе Салтане – это длинное перечисление. Пушкин разве что белочку забыл упомянуть. А здесь? Рыбак и рыбка. И все. Позвольте, а где персонаж, вокруг которого вертится все действие? Что-то тут не так, что-то автор нам этим умолчанием хотел сказать! Это вам не «Руслан и Людмила», это зрелый Пушкин – у него мелочей не бывает!

Вопрос – куда из названия сказки подевалась старуха – и будет ключевой подсказкой при анализе сюжета.

(Замечание в скобках. Заявленная тема, увы, не позволяет говорить о форме: о чисто литературных достоинствах «анализируемых» сказок. Хотя говорить о них хочется. Стократ – когда речь идет о таком абсолютном шедевре, как «Сказка о рыбаке и рыбке». Но – всему свое место. Еще раз – увы.)

Итак, старик. Как и было обещано, персонаж простой. Безоговорочный экстраверт: все его действия сугубо подчиненные, продиктованные извне. Может прозвучать странно, но рыбак – тип мыслительный. Все эти его «не осмелился», «не дерзнул» продиктованы мышлением, опытом. А эмоции – под спудом. Когда мышление его не пугает, эмоции могут на какой-то момент «сработать». Под их влиянием он рыбку и отпустил. Простая доброта сердца, вне логики.

Что же заставляет старика изменить своей доброте и снова и снова идти к синему морю? Во всяком