и лопались, редко однако задевая кого за сердце. Время текло не замечая нас и незамеченное нами. Смерклось, а черногорцы и не думали о сне, да и зачем измерять временем так редко достающиеся нам радости! Разложили огонек.

– Трипо, подопри нос пушкай[19], а то, выстрелит – пороху не заслышишь; – сказал один остряк, в богатом вооружении, бедняку, опершемуся на свое старенькое, кое-как сколоченное ружье.

Бедняк смолчал; и здесь, как у нас, соль острот взята на откуп богатыми, и здесь люди не разоряются от этого откупа только потому, что торгуют на чужой счет. Другой отвечал за Трипо, зло намекая сопернику на неотомщенную смерть соплеменника.

– А ты прячешь свою пушку, чтоб подгоричанянин[20] не увидел.

– Я покажу, когда встречусь с ним, – отвечал тот холодно.

К чести черногорцев должно заметить, что эта колкость не сорвала ни чьей улыбки; напротив, один из них, желая прервать возникшую ссору, быстро вскочил и, подняв вверх всегда заряженное ружье, спустил курок, ружье осеклось: «грош»[21], закричали отовсюду, и десятки выстрелов раздались в воздухе.

– Тише, соколы, тише! Не то в Спуже всполохнутся куры на своих седалках.

– И от страха снесутся недоношенными яйцами, – заметил другой.

– Глядите, чтоб не чугунными, – сказал лукаво третий.

– Не боимся, не боимся! – закричало несколько голосов, и этот порыв хвастовства, столь редко замечаемый в черногорцах, удивил бы меня, если бы он не происходил от чувства внутреннего убеждения в своем превосходстве перед турками.

Уже разговор начинал опадать и сладость ночи погружала иных в задумчивость, других в дремоту, когда послышавшийся вдали звук гуслей пробудил всех и навел на любимую потеху. Все приступили с просьбой к одному из моих переников, чтобы он спел, но Видо, убежденный в своем достоинстве, долго упорствовал; поэт сказал бы: он хранил свои песни только для себя; наконец, когда я присоединил свою просьбу к общей, он сдался. – Принесли низенькую скамейку для певца и гусли, род малороссийской балалайки об одной струне. Кружок сделался теснее. Певец начал. Его лицо, полное благородства, но холодное, вспыхнуло жизнью; смущение придало ему более красоты; он пел, сопровождая напев гуслями, и все внимало, никто не шелохнулся, чубуки оставались еще в сомкнутых устах, но они не дымились, и давно остыли; на лицах слушателей можно было разгадывать смысл песни, так сильно, так видимо отражались на них порывы волнуемой страстью души. В собственном смысле это была не песня, но длинная, историческая баллада, о том, как герой славянства, Милош Обилич… но для чего рассказывать то, что вас вовсе не займет, зачем предавать на терзание вашему невниманию, что было выпрошено с таким усилием и выслушано с такой жадностью.

Певец кончил, а я все еще слушал, и не наслушался бы его во всю ночь.

Черногорские песни состоят большею частью из повествований исторических событий; они длинны, единообразны по напеву, занимательны по содержанию. – История здешнего края начертана в песнях, сохранена в земле и на земле. Много веков, много народов протекло над развалинами, покрывающими этот край; многие воздвигли их из праха, но еще чаще низвергали в прах; каждый век наложил на них печать свою, и каждый народ свою руку. Я приведу в пример Наждребаник, монастырь, в котором я поселился и с которого по порядку, заведенному записными туристами, следовало бы начать, но я путешественник «не по превосходству». – Монастырь состоит из одной избы, недавно построенной, и церкви: последняя примечательна своей древностью. Она первоначально сооружена св. Стефаном, королем сербским: это можно доказать фактами, сохранившимися в Морачском монастыре; основание, двери и многие украшения сохранились от времени, остальное было разрушено и уничтожено войнами, постоянно опустошавшими край со времен сербских королей до настоящего дня; огромные размеры и тщательность отделки некоторых камней, особенно дверей, изумят пришельца; еще более изумится он, найдя в недавней, безыскуственной приделке к церкви некоторые, прекрасно обработанные куски, вставленные без разбора, куда ни попало. – Пока не прошло и десятков лет от поновления церкви, разгадка этому легка; вот она: в двух верстах отсюда находятся развалины здания, прекрасного и величественного по своим остаткам. Было ль это идольское капище, святой ли храм времен Константина и Елены или укрепление? Представляю исследовать археологам, но советую торопиться, потому что гораздо большая часть здания уже разобрана окрестными жителями для домашних поделок; смею, однако, заверить, что оставшиеся камни не содержат никаких письмен, по крайней мере понятных мне; правда, на одной плите есть какая-то каракулька, произошедшая, по-моему, от ее падения; на западной стене тоже есть нечто, в виде впадины, во многих камнях находятся пробоины, которые, по крайнему моему разумению, служили для металлической скрепи здания, но этого достаточно для опытного археолога; по этому, как по писанному, расскажет он былую повесть края, который так занимает нас. Ради неба, спешите сюда, почтенный археолог, спешите в Диоклею: обильная жатва вам представится здесь.

Из этих-то камней обновлена нынешняя церковь. Они были слишком огромны; туземцы не могли умудриться доставить их сюда целиком, а потому дробили, как попало, и те куски, которые пощадил случай, красуются и ныне в безыскуственной пристройке здания. Кто поручится, что и сохранившиеся остатки времен Св. Стефана, по крайней мере некоторые из них (другие очень просты и еще более усиливают данные к моему заключению), не взяты из описанных мной развалин, известных здесь под именем Сиге и обозначенных мною на карте.

Ступивши в колею древностей, я поведу вас по ней далее. – Оставив за собой острогские горы, мы вступили в зетскую долину и тяжелое путешествие пешком переменили на более удобное – верхом; вскоре взъехали мы на мощеную дорогу; она шириной в сажень, и состоит из больших каменных плит, плотно сложенных между собою и с гладкою поверхностью; местами она разрушена, вероятно, весенним разливом Зеты, но большею частью сохранилась совершенно. Следуя по ней до самого Наждребаника, мы переехали два моста: Аджик и Викий: первый ведет через речку Суснипу, второй – через небольшой, безымянный проток, названный мной, на своей карте, Викием. Особенно первый мост легок и красивой формы. Он состоит из высокой (до 10 саж.) арки, смело перекинутой с одного берега на другой, выгнутой посередине; ворота арки выложены в узор гладко обсеченным камнем; мост почти нисколько не поврежден; вероятно, потому, что полая вода Сусницы не может досягать его значительной высоты. Обращаюсь к археологам с вопросом, кому принадлежит постройка этих дорог и мостов? Как данные к разрешению вопроса, я присоединю, что они ведут через Спуж и Подгорицу, известную в отдаленной древности, что окрестности усеяны развалинами времен