владычества римлян, турок и сербских королей, что здесь находят монеты царей языческого Рима, Константина и Елены (всего более), Св. Стефана, Короля сербского и турецкие пары, находят… Но еще успею утомить вас древностями, достигнув Дуки, Диоклей, или Диоклитианы. Теперь обращаюсь в последний раз к Наждребанику.

Обстоятельство обновления здешней церкви стоит быть рассказанным тем более, что оно резко характеризует человечество, над которым проведен общий уровень страха смерти и забвений прошлого, каково бы оно ни было. Около двадцати лет тому, чума опустошала здешний край. Народ в беде прибегнул к Богу, и вот, кому-то во сне предстал Архангел Михаил, во всей красе своей, и трубным голосом произнес: «Обновите остатки церкви, основанной св. Стефаном в Наждребанике, и чума остановит бич свой, иначе, все погибнете!» Этот сон, разумеется, передан был миру, и церковь, в короткое время, воздвиглась из праха; не доставало только церковных утварей и некоторых украшений внутри, не достает их и теперь. – Исчезла чума, а с ней и ревность к сооружению храма.

Прошла беда, и нет помину о благодарности.

В этом, так называемом монастыре есть один монах, явившийся, будто бы, с Афонской Горы. И кто его посвятил в монахи, и кто поселил здесь – никому неизвестно, но он кое-как умеет читать, почему же ему не быть «калужером»? Изредка, когда ему вздумается, он читает в церкви обедню; для этого обыкновенно занимает некоторые церковные утвари у соседственных монастырей; без других церковных принадлежностей кое-как обходится.

Глава X

Мартыничи

14(26) июня.

Мы своротили в Мартыничи, чтобы посетить попа Ивана. – В дверях нас встретила его невестка, довольно болтливая, довольно пригожая; впрочем, я так давно не видал женщин (я уже заметил, что женщин считают здесь вещью), что если бы, в это время, явилась в чистом переднике киевская ведьма, и та могла бы вскружить мне голову. Поп Иван принял нас радушно: ракии, вина, варенухи – разливное море. Я, кажется, не сказал вам, что это за лицо, Поп Иван? Это потому, что я не люблю выставлять на свет людей, еще живущих; но попа Ивана, – это другое дело! Люди, подобные ему, достойны памяти, хотя одного поколения. Сенатор, сердарь, капитан от гвардии и поп Белопавличи, князь Иван Родонич, он же Княжевич, пользуется любовью и уважением всего народа; он заслужил то и другое своей отчаянной храбростью, частицею ума, которой ссудил его Бог и особенным умением привлекать к себе других. Его сын, оба брата и пять родных племянников погибли в битвах, что придало ему еще более блеска в стране, где падший в войне, оставляя по себе долгую и славную память, прикрывает ею свою семью, как адамантовым щитом, и вот одна из причин, почему он идет на верную смерть, как на веселый пир, – последнее разумейте в буквальном смысле. Поп Иван был в 350 сшибках, всегда впереди, и рука провидения выводила его всегда невредимым от пули и ятагана: это напоминает нашего славного Милорадовича. Какой конец будет жизни попа Ивана, уже 80-летнего, но бодрого и свежего старика, которому, конечно, еще предстоит десяток другой кровавых сечь. Более по любви ко мне, чем по какой-либо обязанности, он сопровождал нас во время продолжительного путешествия по всей Белопавличи, Пипери и части Кучи; для попа Ивана везде были настежь двери, и может быть от многих бед спасло меня его сообщество… Дом Родонича отличается от других своей огромностью и плотностью, если можно так выразиться; его не пробивает дождь, ветер не хозяйничает в нем, как дома, и зимний холод не выживает греться на солнце, но, подобно другим домам, он состоит из одной комнаты вверху, где помещается все семейство, сарая внизу, занятого домашним скотом. В доме распоряжались две невестки попа. – Во время продолжительных и постоянных отлучек его из дома, они остаются одни с маленькими детьми, под охраной грозного имени своего тестя; и то надобно сказать, что если женщина здесь вещь, то вещь неприкосновенная, священная. Во время самой ожесточенной вражды и битвы двух племен, женщины ходят между ними безопасны и невредимы: никогда рука грабителя, никогда слово соблазна не коснется их.

Село Мартыничи знаменито храбростью не только во всей Черногории, но и на пограничной Турции; оно в получасе расстояния от Спужа и в двух часах от Подгорицы. Стоя на страже Черногории, оно всегда первое, всегда с обычной отвагою принимало на себя натиск турок и турки всего чаще нападали с этой стороны, пользуясь обширной зетскою равниной, на которой они соединили свои войска и где имели возможность употреблять в дело конницу, столь страшную для черногорцев. Эта равнина, соединяя Спуж с Подгорицей, примыкает одной стороной к Мартыничам. Как прекрасна и роскошна она! Как живописно это волнуемое златом плесо пшеницы! Как отрадна для глаза зелень винограда! Но, горе! Здесь земледелец, оросив потом свою ниву, должен оросить ее кровью, чтобы собрать плоды трудов своих.

Ныне Мартыничи простерли свои пажити до самого Спужа, и безбоязненно работают под выстрелами крепости, всегда вооруженные с ног до головы, всегда готовые лечь замертво на своей ниве.

Увлекаясь воспоминанием былого, я возвращусь несколько назад. Когда мы приближались к Мартыничам, один из переников, указывая мне на близлежащий камень, сказал: «Здесь убит брат попа Ивана»; я обратился с вопросом к Родоничу: «Есть», – отвечал он хладнокровно. – «Здесь сын его», – продолжал переник; – «Есть», – отвечал тем же голосом поп. – «Здесь – три племянника его, один за другим», – и переник тайком подстрекал меня порасспросить попа. – Мое любопытство и без того было задето за живое; я знал, что здесь совершилась страшная битва с Кара-Махмутом – грозой Турции, мечтавшим одним махом стереть с лица земли Черногорию и нашедшим в ней впоследствии смерть свою; я приступил с вопросами к попу Ивану: кому лучше, как не ему, одному из главных действователей этой битвы, известны все ее подробности? Но он начал рассказ свой лениво и не охотно.

– То моя «куча», – сказал он, указывая на дом, выдавшийся вперед на целый ружейный выстрел от села; – турки с первого размаха всегда кидаются на нее, часто жгут, да нередко обжигают усы; случалось им сбивать пушками крышу, случалось разбивать об стену лбы; и в тот раз, когда Кара-Махмут был с ними, они начали с моей кучи, и расшиблись об нее; кинулись в ту сторону, где вон башня стоит, и оттуда погнали наших; слышишь ли, черногорцев собралось только 4.000, а с Кара-Махмутом было 20.000. Сам паша, во всю битву, сидел у церкви, что внизу: там