Нептун вдруг вскочил на ноги и злобно зарычал. Фанетта повернулась к небольшой тополиной роще. За деревьями прятался мальчишка.

Винсент!

— Какого черта ты сюда приперся?

От ее крика проснулся Джеймс.

— Винсент! — снова крикнула Фанетта. — Что ты за мной шпионишь? Сколько ты уже там торчишь?

Винсент молчал. Он стоял, как заколдованный, переводя взгляд с картины Фанетты на мельницу, а с мельницы на мост.

— Винсент, у меня уже есть собака. Ее зовут Нептун. Вторая мне не нужна. И прекрати на меня глазеть!

Джеймс закашлялся.

— Э-э… Вот что, детки, хорошо, что вас двое. Солнце садится, думаю, пора собираться. Поможете мне? Знаете, что говорил Моне? Мудрец встает и ложится с солнцем!

Фанетта не спускала с Винсента глаз.

«Я его боюсь. Что за манера — появляться из-за спины! И что он за мной таскается? Иногда мне кажется, у него не все дома».

Лоренс Серенак замер со стаканчиком в руке. Помощник вел себя, как прилежный ученик, приготовивший урок, которого не задавали, и теперь разрывавшийся между желанием блеснуть перед учителем и страхом, что наделал ошибок. Правая рука Бенавидиша нырнула в толстую папку и вынырнула назад с листом бумаги формата А4.

— Вот, патрон. Я решил немного упорядочить все данные. Начал составлять таблицу…

Серенак взял еще один кекс, поставил кофе и удивленно уставился на Бенавидиша.

— Просто у меня привычка такая, — продолжил тот. — Кое-кто говорит, мания… В общем, смотрите. Я разделил лист на три колонки. Это три возможные версии. Первая — убийство на почве страсти, скорее всего, связанное с одной из любовниц Морваля. Под подозрение попадают жена или чужой ревнивый муж, или брошенная пассия. Работы здесь хоть отбавляй.

Серенак подмигнул помощнику.

— Спасибо анонимному благодетелю. Так, а что дальше?

— Вторая версия связана с живописью. С картинами, которыми он владел и которыми мечтал завладеть. Ну, вы помните: Моне, «Кувшинки»… Почему не предположить, что он вышел на торговцев крадеными произведениями искусства? На черный рынок? Там крутятся большие деньги…

Серенак проглотил очередной кекс и допил кофе. Бенавидиш машинальным жестом сгреб крошки со стола в одну аккуратную кучку. Затем поднял глаза — на стенах кабинета висело с десяток картин, повешенных его владельцем сразу по прибытии. Тулуз-Лотрек. Писсаро. Гоген. Ренуар.

— Тут нам, можно сказать, повезло, — добавил Сильвио. — Вы, инспектор, хорошо разбираетесь в живописи.

— Чистое совпадение, — отмахнулся Серенак. — Если бы мне сказали, что после перевода в Вернон свой первый труп я найду в ручье Живерни… Но ты прав. Я интересовался живописью еще до поступления в школу полиции и по этой причине стажировался в Париже, в полицейском отделе искусств.

Судя по всему, Бенавидиш впервые узнал о том, что подобный отдел существует.

— А ты, Сильвио, как я понимаю, в искусстве не очень?

— Разве что в кулинарном.

Лоренс засмеялся.

— Это я уже понял! Короче, я уже предупредил своих бывших коллег по отделу. Они обещали посмотреть, что у них сейчас есть. Кражи, скупка краденого, сомнительные коллекции, подпольный рынок… Ты прав, это мощный бизнес. В свое время я в нем успел покрутиться. Эти ребята ворочают миллионами, без преувеличения. Так что я жду новостей. А третья колонка?

Сильвио Бенавидиш опустил глаза к бумажному листу.

— Третья версия… Только вы, патрон, надо мной не смейтесь. Она связана с детьми. По преимуществу одиннадцатилетними. Улик хватает: поздравительная открытка, цитата из Арагона. А что, если у Морваля лет двенадцать назад была любовница, которая родила ребенка? Кстати, вот еще интересная деталь. Эксперты утверждают, что возраст бумаги, на которой напечатана открытка, составляет приблизительно пятнадцать лет. Текст, то есть слова: «ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ. С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!» — написаны тогда же. А вот цитата из Арагона приклеена значительно позже. Разве не странно?

Инспектор Серенак восхищенно присвистнул.

— Продолжаю настаивать на том, что говорил раньше. Сильвио, ты — идеальный помощник.

Он быстро встал из-за стола.

— Есть всего одна деталь, которая не укладывается в схему. Микроскопическая, но… Мы с моим занудством превратим ее в весьма ощутимую.

Он направился к двери.

— Идем, Сильвио. Навестим экспертов.

Бенавидиш ни слова не говоря двинулся за ним. Они прошли коридорами и спустились по скудно освещенной лестнице. Серенак на ходу обернулся к помощнику.

— Вот что надо сделать в первую очередь. Найти свидетелей. Можешь даже начать составлять новую таблицу. Я никогда не поверю, что в деревне, где каждый второй с утра до ночи пишет с натуры пейзажи, в день убийства Морваля никто ничего не видел. А то получается, что наш единственный свидетель — анонимный папарацци, приславший нам похабные фотки. Это если не считать дружелюбную псину. Ты в соседний дом заходил? Ну, на эту мельницу?

Серенак достал из кармана ключ от выкрашенной красной краской двери, на которой висела табличка с тремя надписями. «ЛАБОРАТОРИЯ. АРХИВ. ОТДЕЛ ДОКУМЕНТАЦИИ».

— Нет еще, — признался Бенавидиш. — Схожу в ближайшее время.

Инспектор отпер красную дверь.

— А я пока еще кое-что придумал. Будет чем занять весь комиссариат. Возможно, придется бросить на это дело целую команду. Сюрприз от начальства!

Они вошли в темную комнату. На столе стояла картонная коробка. Серенак открыл ее и достал гипсовый слепок подошвы.

— Сорок третий размер! — гордо провозгласил он. — Подошва сапога. Если верить Мори, каждая такая подошва индивидуальна — улика надежнее отпечатка пальца! Это след, оставленный в грязи на берегу Эпта через несколько минут после убийства Морваля. Не думаю, что должен тебе объяснять: владелец этого сапога — как минимум, прямой свидетель преступления. Не исключено, что он же и убийца.

Сильвио вытаращил глаза.

— И что мне с этим делать?

Серенак рассмеялся.

— Объявляю начало операции «Золушка».

— Послушайте, патрон… Я честно стараюсь следить за ходом вашей мысли, но ваш юмор…

— Ничего, Сильвио, не переживай. Скоро привыкнешь. Ты на меня не обижайся.

— Да я не обижаюсь. Мне, по правде говоря, чихать. Но я не понял: при чем тут Золушка?

— Это современная версия — деревенская. Декорацией служит болотная грязь. Короче говоря, мы должны проверить все сапоги, которые хранятся в домах трехсот жителей деревни Живерни.

— Ничего себе!

Сильвио провел пятерней по волосам.