Хозяйка не обрадовалась приходу гостей, но дверь молча отворила и первой прошла в комнату, откуда сейчас же вышла в соседнюю, поменьше, девочка лет двенадцати, одетая как и мама. Небогато живут, еще раз констатировал Вячеслав Иванович. Нет, права Зина, не занимался темными махинациями покойный теперь Усатов. Вот и семье, видно же, так ничего после себя не оставил. Господи, несчастные люди! И за что им выпало такое тяжкое испытание?..

Пока шли сюда, Зина успела рассказать Славе о том, что было ему неизвестно по прежним разговорам. Может, она жалела память о докторе, к которому, по ее же словам, была неравнодушна. Даже более чем. Но никогда бы не решилась разрушить его семью. Да это стало сразу заметно по тому, как встретила их появление Елена Григорьевна — сдержанно, неохотно, но без враждебности. Так даже бывшую теперь соперницу не встречают. А равнодушие ее — это холод от неизбывного до сих пор горя… Она и рассказала более подробно, чем те же станичные слухи, о другой, не менее тяжкой вине «невезучего» доктора перед Калужкиным. А произошло-то все оттого, что не в себе был в тот день врач. Ну, как раз после той ночной встречи с неизвестными гостями. Младший сын Антона Сергеевича — Вася, нормальный парень, не пьяница, как другие, правда, и помощник отцу слабый, — то ли малокровием страдал с детства, то ли еще какой-то болезнью, Зина не углублялась, вдруг почувствовал себя плохо. А было это уже чуть ли не через пол год а после гибели Ниночки. Ну, и снова вынужден был прийти Усатов, уже виноватый перед Калужкиным, посмотрел, пощупал. Подозрение его пало на язву, очень уж явные симптомы. Парню стало совсем плохо, и врач сделал ему обезболивающие уколы, инъекции пантопона и анальгина, вызвав предварительно «скорую помощь», чтобы отвезти больного в Замотаевский стационар. А по дороге, хотя и ехать-то было совсем близко, парень скончался. И ничем нельзя было ему помочь, при вскрытии обнаружился перитонит — гнойный аппендицит.

Первая и последняя врачебная ошибка Егора Петровича Усатова, вскоре, как оказалось, стоившая ему жизни. Так посчитало то же следствие. Доктор был застрелен всего одним метким выстрелом из автомата, принадлежавшего, как показал свидетель Руслан Эренгенов, пожилой калмык, бывший до ссоры с Калужкиным приятелем и соседом Антона Сергеевича. Мол, прятал пчеловод автомат свой в сарае у Руслана. А приобрел он его якобы в Астрахани, чтобы пасеку от лихих людей охранять, были уже случаи грабежа. Но с Русланом Калужкин поссорился с полгода назад вдрызг из-за того, что Эренгенов без согласия соседа перенес ограду на их смежном участке, чтобы пристроить к сараю навес для вяления рыбы. И при этом как бы немного потеснил ульи пчеловода, хотя даже и близко не подошел к ним. Кстати, Калужкин и ему также угрожал, народ слышал. Словом, опять эти пчелы…

А Руслан, по его показаниям следствию, и дальше прятал бы у себя в сарае чужой автомат, но после первого, потом второго и, наконец, третьего убийства вдруг «прозрел» и решил явиться в милицию с чистосердечным признанием и добровольно выдать оружие, принадлежащее Калужкину. И оно оказалось весьма кстати. Короче, своим признанием Эренгенов снял с себя подозрения в соучастии и одновременно сильно облегчил расследование причин ряда убийств в Ивановском.

Однако дальше вышло так, что на другой день на пустынной ночной трассе Руслан был сбит неизвестной машиной, и труп его, очевидно отброшенный ударом радиатора неизвестной автомашины, нашли утром в придорожном кювете. Так, во всяком случае, показало следствие, проведенное второпях, как и все остальные в Ивановском. Что делал Эренгенов один в такое позднее время на трассе, никого не заинтересовало. Да и спрашивать, оказалось, не у кого, один жил Руслан. Правда, молва доносила, что замечали, будто он в позднее время нередко к соседке заглядывал — женщине весьма невзыскательной и неразборчивой в связях, о чем всем в станице было известно. Следователь, который проводил обыск в доме Калужкина, взял эту женщину понятой, она и сообщила, что Руслан обычно по прохладе, в вечернее время торговал на трассе копченой и вяленой рыбой, выставляя на большом фанерном стенде свои богатства, и стенд этот после его смерти пропал. Зато в доме Калужкина она сразу указала на рыбу, которую, по ее словам, коптил именно Руслан, уж ей-то не знать ли? Вот и выдвинули версию, что это Калужкин, поссорившись с соседом, который потом выдал его автомат милиции, решил его убрать. Что и сделал с помощью своей машины. Этот старенький автомобиль немедленно погрузили на эвакуатор и увезли в отдел милиции, чтобы изучить, и больше о нем ничего не было слышно. А после этого подлинного убийцу-автомобилиста даже и искать не стали. Один жил пожилой калмык, связь с которым беспутная Дарья, вопреки станичным слухам, категорически отрицала, и некому было стараться ради его памяти. Да никто в Ивановском, даже и она сама, толком не знал, чем еще, кроме рыбы, мог заниматься этот странный человек. Иногда, правда, — это было известно — он навещал, помимо Дарьи Степановны, еще и огороженный высоким железным забором дом-особняк Энвера Дадаева.

Словом, понял Грязнов, сплошные темные истории и, куда ни ткни, одни вопросы без ответов. И это — следствие?! Ведь вот же, явно напрашивается прямая связь между этими событиями! Но это обстоятельство никого не взволновало, гораздо более важными для следствия оказались выводы относительно виновности Калужкина — этакого, понимаешь ли, яростного мстителя за своих погибших «от рук врача» детей, а также за своих «обиженных» соседями пчел.

Однако, если это все так, в чем доктор был виноват перед Калужкиным? Вячеслав Иванович извинился по поводу своего прихода и попросил хозяйку по возможности подробно рассказать ему про все, что ей было известно относительно тех угроз, которым подвергался доктор со стороны «ночных гостей». Он, мол, заинтересован в том, чтобы не обвинили невиновного человека в убийствах, которые тот не совершал, но отыскать подлинных преступников. И помощь Елены Григорьевны, о разговоре с которой он никому не скажет ни слова, а факты употребит лишь для личного расследования, будет для него просто неоценимой. Словом, еще с прежних времен умел Грязнов располагать к себе людей своим мягким и искренним подходом и сочувствием их горю. Да и у Зины на лице тоже было написано искреннее сострадание, отчего вдова словно немного помягчела. История-то эта случилась почти уже год назад, подробности и частности стали забываться, поскольку никого они до сих пор не интересовали. Правда, когда приезжала целая группа из милиции, и следователи, так они себя называли, обходили все, без исключения, дома, собирая данные, зашли, разумеется, и к Усатовым.

Елена Григорьевна, еще не отошедшая от тяжелого удара, лишившего семью единственного кормильца — самой ей в станице делать было абсолютно нечего ввиду отсутствия какой-либо работы, кроме огородной, — готова была обвинить в смерти мужа любого, на кого указывали эти следователи. А они говорили уверенно, назвали преступником именно Калужкина, хотя и напомнили ей, что фактически именно доктор оказывался причастным к гибели обоих детей Антона, а значит, и месть со стороны пчеловода имела под собой почву. И вдова не могла с их доводами не согласиться. Наверное, вот так, трагически ошибся Егор, спутав симптомы, да и откуда ему было знать об аппендиците парня, если тот никогда до этого не обращался в больницу? Отец сам всегда и возил его в Замотаевку, слабый же был мальчик. В общем, поделилась с официальными людьми тем, о чем знала. Что они и записали у себя в протоколах.