И завертелось все сначала. У старшего хранителя Протасовой муж был за границей, на какое-то предприятие в Восточной Германии ездил для обмена опытом и налаживания совместного производства. Мог он там завязать знакомство с Трубецкими? Мог. Мог жену подбить на кражу? За большие деньги мог. Подумаешь, бумажка в один листик. Сперли, никто лет десять не заметит. Тем более что вместо подлинной липовую подложили.

Далее. Лежевская. Муж — большой начальник, часто бывают на приемах в Смольном. А там иностранные дипломаты. Могли снюхаться? Теоретически могли, но практически? Станет ли такой человек, партиец со стажем, награжденный орденами и медалями, рисковать карьерой? Вряд ли. А жена его, за флакон французских духов или за финтифлюшки какие-нибудь?

Он вспомнил Ираиду Львовну с ее приподнятыми бровями, надменным взглядом и золотыми сережками в ушах. Нет, такая не снизойдет. Но проверить все же надо. Добросовестность превыше всего.

Следующий. Младший научный сотрудник Борисов. Тощий, прыщавый, маменькин сынок, у такого связаться с иностранцами духу не хватит. Хотя если Трубецкие эти не за границей, а в России проживают, дело другое.

Тут очень кстати вспомнилось, как в кабинет во время допроса Борисова заглянула Лежевская и какими восторженными глазами этот юнец смотрел на красавицу, хотя та и старше его лет на пятнадцать. Да, перспектива получить большие деньги его могла бы соблазнить, это не исключено. Чтобы ухаживать за такой женщиной или хотя бы подступиться к ней, нужны немалые средства. Букеты, подарки, такси — дамочка-то избалованная. Конечно, ничего ему бы не светило и с букетами, но мало ли какие фантазии в прыщавой голове обитают.

Украсть письмо за деньги, пожалуй, Борисов мог. А вот убить? Хотя такие вот неврастеники самые опасные и есть. Именно из них маньяки получаются.

Борисова проработать с особой тщательностью, пометил себе Коростылев.

Далее. Щукина. На приемах не бывает, за границу не выезжала, муж тоже все больше по родным просторам колесит. Сомнительно, но все равно проверим.

Затем Маковская и Кирилин. Люди пришлые, но для кражи письма вполне подходящие.

Маковская. Мать двух дочерей, обе еще школьницы. Муж умер вскоре после войны, осколочное ранение дало о себе знать. Живет в коммунальной квартире со свекровью. Та хоть на пенсии, но работает нянечкой в детском саду. Денег едва хватает. Могла она выкрасть письмо? Вряд ли. Все же двое детей, если посадят, дети, почитай, сиротами останутся. Да и беседовал он с ней. Усталая женщина, очень открытый взгляд, держится просто. Родители были рабочими на Кировском заводе, она первая в семье получила высшее образование. Отец с матерью умерли в блокаду. Нет, такая украсть не могла. Убить могла, если бы речь шла о спасении детей, украсть — нет. Но проверять придется и ее.

Наконец, Дмитрий Кирилин. Странный парень. Вроде ничего особенного — воспитанный, из хорошей семьи, отличник, активист. Длинный, чахлый какой-то. Но по комсомольской линии у него все в порядке, в университете на хорошем счету. Такому и деньги вроде не особо нужны, мама с папой хорошо зарабатывают, отдельная квартира. Но есть в нем какая-то неопределенность, скользкий он, что ли. Сергей Игнатьевич даже объяснить это не мог. Но во время разговоров с Кирилиным у него было ощущение, что тот темнит, недоговаривает. Хотя все подозрения в краже и убийстве он отметал горячо и, кажется, искренне. И все равно ощущение второго дна не покидало. Усталость, наверное, сказывается. Да и тема, которой Кирилин занимается, с Трубецкими не связана. Но, может, именно такой с виду безупречный субъект и есть главный фигурант? Деньги ему не нужны, так острых ощущений захотелось или бабенка какая-нибудь подбила? Любовь — вещь опасная, из-за нее люди на любые безрассудства идут.

Коростылев вздохнул. Улик не хватает, вот в чем дело.

Его размышления прервал громкий стук в дверь. Не успел пробурчать недовольное «войдите», как в кабинет ворвался Жорка Николаев.

— Вот, Сергей Игнатьевич! — шлепнул на стол тоненькую серую папку на тесемочках. — Все, кто имел доступ к пропавшей единице хранения.

Стянул с головы шапку, вытер потный лоб и плюхнулся на стул возле стола начальника.

— Ты пальто-то сними, не на вокзале, — сердито заметил майор и взялся за тесемочки.

Жорка покладисто снял пальто, засунул в рукав шарф, повесил пальто на вешалку. Даже вихры пригладил, чтоб не торчали в разные стороны.

— Значит, Протасова, Борисов и Кирилин, — удовлетворенно кивнул Коростылев.

— Так точно, — подтвердил Николаев. — Протасова — главный хранитель, она, в принципе, ко всем документам доступ имеет, Борисов помогал Колосовой, то есть Галине Петровне, в хранилище, когда ее сотрудница с аппендицитом слегла. Кирилин несколько раз делал запрос именно на эти документы. В течение осени раза четыре и в этом месяце один.

— Протасова, Борисов, Кирилин. — Он готов был повторять эти фамилии до бесконечности. — Если письмо украла Протасова, кража могла произойти когда угодно. Борисов работал в хранилище еще в сентябре, но мог ведь и после заглянуть, так сказать, по дружбе, а?

— Мог, — кивнул Жорка.

— Кирилин мог украсть, точнее, подменить письмо в один из своих визитов. Хотя убить Галину в хранилище было сподручнее Протасовой и Борисову, потому как посторонних туда не пускают, я уточнял. Заходя в хранилище, Галина всегда закрывала за собой дверь, замок там автоматически защелкивается.

— Но могла ведь однажды и не закрыть?

— Могла. А ты уверен, что Лежевская, Щукина и Маковская не могли подменить документ?

— Маковская точно, она вообще их в руках не держала. Щукина в хранилище, вероятно, бывала, но, как утверждают сотрудники, никакого интереса к документам и адресам хранения не проявляла.

— Вот это не факт. Включай ее обратно в список подозреваемых. Ей-то как раз сподручно было документик подменить, Галина ей доверяла. Пока чай пили, Галю могли вызвать куда-нибудь минут на десять, за это время можно половину архива перелопатить. Она архивный работник, ей найти документ — дело плевое. Включай, — решительно ткнул пальцем в бумагу Сергей Игнатьевич. — А чего там с Лежевской?

— Похоже, она вообще никогда не бывала в хранилище. Близких отношений с покойной не поддерживала, рабочих дел там у нее не было.

— Может быть, может быть. — Коростылев закурил. — Ладно, четыре — уже не шесть. Эх, Жорка, нам бы орудие преступления. Не нашли?

— Нет. Да, может, убийца его того, в Неву бросил, и всего делов.

— Может. Но вот что странно — бюст Пушкина, которым Галину ударили, хоть и небольшой, а в карман его не засунешь. И крови на него хоть немного, а все ж попало. Значит, следы в сумке или в портфеле должны были остаться. А наши эксперты все кошелки у всех сотрудников архива перетрясли. И портфели, и сумки, и сетки — все. И хоть бы капелька, хоть бы пятнышко. Может, он до сих пор где-то в здании архива припрятан? Что думаешь? Здание-то ого-го. Засунул его убийца в какую-нибудь щель под лестницей или в другом отделе спрятал. Надо было обыскать весь архив, вплоть до директорского кабинета, и желательно с собакой, — хлопнул себя по лбу Коростылев. — И как это я раньше, старый дурак, не сообразил?