Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так-так… То есть аналитик жив-здоров, только напугался?
— По счастью, я шел в ста шагах позади. И вовремя вмешался: вынул шпалер и навел на ребятишек. Они грамотно метнулись в разные стороны. Я человек пожилой, в высоких чинах, поэтому не побежал за ними.
— Так-так… Подряд два случая… Подшибякин удавился, а у Анисимова хотели попросить огоньку… Думаешь, это случайность?
— Случайности бывают, — рассудительно заявил сыщик. — Но лучше подготовиться к худшему. Мы обсудили, как будем ловить бандитов. И тут же оборвался самый перспективный след. Или нам его оборвали. Если тут убийство, замаскированное под самоубийство, тогда дело плохо. Возможна чья-то халатность — например, неосторожная болтливость. Еще возможна измена.
Полковник даже поежился:
— Терпеть не могу это слово.
— Придумай другое.
Запасов колупал ладонь, потом буркнул:
— С тобой и мной нас было всего шестеро.
— Метко подмечено!
— Ты уверен в своем греке?
— Больше, чем в самом себе, — серьезно ответил Лыков.
— Хорошо, тогда остаются трое.
— Двое. Анисимов-то чуть не стал жертвой.
Дмитрий Иннокентьевич рассердился:
— Не будь дитятей. Как-то уж очень вовремя он выбежал на тебя и «спасся». Можешь дать гарантию, что это была не инсценировка? То-то…
— Трое, — согласился с жандармом сыщик. — И то сказать, отставной артиллерист пришел в департамент недавно. Разумеется, его проверяли. Но иногда это происходит формально. Надо проверить еще раз, как следует. Еще что мы можем сделать?
— Разобрать досконально смерть вахмистра. Может, он и впрямь сунул голову в петлю. Спьяну или от неразделенной любви. Чего в жизни не бывает?
Алексей Николаевич стал мрачнее тучи.
— Если последние события не случайны, сейчас в Москве избавляются от Петьки Длинного. Тогда все концы к «Альфе» будут оборваны.
— Срочно телефонируй Телятьеву, — сунулся с советом Запасов. — Пусть охранники кончают свою слежку и берут всех анархистов разом. Хотя… ты же не можешь приказывать Московскому отделению.
— Да, я пока не товарищ министра. А вот Курлов вправе дать такой приказ. Только надо ли? Сорвем их операцию. В Москве не гимназисты служат, им виднее, когда прикрыть анархистов.
Лыков ошибся. Через сутки в Первопрестольной были произведены аресты. Десять человек угодили в тюрьму, среди них живой и здоровый Петька Длинный. Еще один сумел убежать, а последний застрелился.
Лыков прочитал сводку об этой акции и спросил с раздражением своего помощника:
— Эй, Серега Сапер! Объясни, что тут написано?
Коллежский асессор взял бланк телеграммы.
— А что вас смущает?
— Бомбы. Сообщается, что при аресте у коммунистов отобраны две бомбы. Одна начинена динамитом и имеет мощность в две тысячи лошадиных сил. А вторая мелинитовая, в тысячу триста. Как можно определять мощность подрывного заряда в лошадиных силах?
Грек долго смеялся, потом еще дольше ругался. Затем сказал:
— Пусть Телятьев допросит долговязого бомбиста и срочно телеграфирует.
— А если утечка прошла через него? Мы еще не разобрались с гибелью Подшибякина.
— Можно проверить. Я съезжу в Москву, тайно, и проведу повторный допрос. И мы сравним показания.
— Пока ты больше нужен здесь, — осадил его шеф. — Доложи, что удалось выяснить.
Азвестопуло стал рассказывать. Он чуть не сутки изучал обстоятельства смерти вахмистра и узнал много важного.
Иван Сидорович Подшибякин служил в жандармской полиции десять лет, был на хорошем счету. Собирался жениться на хозяйке мелочной лавки с Предтеченской улицы. Со сватовства, видимо и началось его грехопадение. Он стал дарить моложавой вдове подарки, для этого понадобились средства. Брак по каким-то причинам расстроился, но вахмистр уже вошел во вкус. Проверка обнаружила у него в сберегательной кассе вклад почти на три тысячи рублей. Никакое жалование не могло объяснить такого. Наследства Подшибякин тоже не получал. Оставалась лишь одна возможность: сотрудничество с экспроприаторами.
В ночь смерти вахмистр не ждал гостей. Пришел домой в десятом часу выпимши и лег спать. Ночью квартиросдатчик услышал какой-то звук, будто за стеной громко всхлипнули. Бывает с пьяными… Потом вроде скрипнула дверь. Он выглянул в коридор — все спокойно. А когда подошел к окну, разглядел удаляющуюся фигуру. Может, из их парадного вышел, а может, так, прохожий. Человек быстро удалился. Он чуть подволакивал левую ногу.
— Так это самоубийство или нет? — спросил Лыков.
— Доктор затрудняется сказать определенно. На запястьях едва заметные ссадины. Но отчего они произошли? Вещи в большинстве своем целы, следов борьбы нет.
— Если напился и его вешали пьяного, какие могут быть следы борьбы? — резонно заметил статский советник. — Однако чтобы повесить бесчувственного, одного человека мало, это надо делать вдвоем. С другой стороны, куда делась серебряная мыльница? И часы с цепочкой?
— А с третьей, для самоубийства нужен мотив, — напомнил коллежский асессор. — Отказ вдовы не очень на это тянет. Любви особой там не было. Задетое честолюбие? И из-за него давиться?
— А что ты выяснил насчет знакомых?
— Не имелось у него особых знакомств, — пояснил Сергей. — На службе Подшибякина недолюбливали, хотя ценили аккуратность и старательность. Когда он хотел жениться, привел пару раз свою лавошницу. Больше никто и никогда к нему не приходил.
— А в кабаках? Будто бы он был не дурак выпить. Таких запоминают.
— Пока не нашли мы этих кабаков, — разочаровал шефа помощник. — Времени мало дали. Филеры из охранного размножили фотографический портрет Подшибякина и теперь ходят по заведениям, показывают. Люди там опытные, можно надеяться на результат.
— Ну пусть поработают. А ты наведайся в Особый отдел, посмотри, как там проверяли благонадежность Анисимова…
Коллежский асессор хмуро посмотрел на статского советника:
— Это еще зачем?
— Ты про нападение на него слышал?
— Все утро он рассказывал. На все лады. Для подполковника Иван Федорыч как-то боязлив.
— Запасов допускает, что нападение было инсценировкой. С целью отвести подозрение.
Сергей набычился еще больше:
— Не верю. Он порядочный и умный. Вон сколько всего придумал.
— Мне он тоже симпатичен, но мы обязаны проверить.
— Вот вы и проверяйте, а я не стану.
Азвестопуло ответил непривычно резко. Не в обычае этого человека было отказываться от поручений. Видать, слишком противно шпионить за своими… И потом, Сергей в Восьмом делопроизводстве без году неделя да на временных основаниях. Если уж идти к полковнику Еремину и говорить, что грешишь на своих, надо делать это самому.