Артане уже оставили далеко позади последний ряд базара,когда их догнал Придон. Он пристроился позади, ехал смиренный, тихий. Впередиширокая улица, дома по обе стороны двухэтажные, а впереди широкая площадь, вымощеннаясерым камнем, в середине огороженный невысоким каменным заборчиком фонтан.Струи бьют высоко, ветер несет водяную пыль мелким туманом, прохожие пугливосторонятся.

Друзья все же посматривали украдкой в его сторону, Придонотводил взгляд. В глазах глубокое сочувствие, как к умирающему от смертельнойраны, которому не может помочь даже волхв.

– Да что вы все? – вырвалось у него. – Я что,уже не человек, что ли?

Вяземайт с натугой улыбнулся, пошутил тем же натужнымголосом:

– Да кто теперь знает…

Но шутка прозвучала странно, повисла в воздухе. И хотя конипосле базара пошли вскачь, ветер треплет волосы, срывает с губ слова иоставляет их далеко за спиной, но эти как прилипли, летят вровень, размахиваяневидимыми крыльями.

Придон вскрикнул:

– Аснерд, что он мелет?

Аснерд на скаку повернул голову, перевел бег на шаг, выехалина площадь. На Придона взглянуло немолодое серьезное лицо. Воевода попыталсяулыбнуться, но получилась скорее гримаса.

– А вдруг он прав, – ответил он почтисерьезно. – Любовь – восхитительный цветок. Самый удивительный и ценный насвете. Но требуется нешуточная отвага, чтобы подойти и сорвать на краюужасающей пропасти. Ибо такой цветок всегда растет только над пропастью. Ты жне считаешь меня трусом?

У Придона вырвалось:

– Боги, нет, конечно!

– Так вот… я мог бы однажды… Придон затаил дыхание:

– И что же?

– Не рискнул, – ответил воевода. Лицо потемнело, аголос стал хриплым, сдавленным. – С тех пор я с боевым топором в рукепрошел всю Артанию, собрал отряд удальцов, делал набеги на Куявию и соседей… Япервым вступаю в бой, последним выхожу из боя. Теперь вожу войска всей Артании.Я не проиграл ни одной битвы, ни одного даже пустякового сражения. Я считаю,что поступил правильно! И все так считают!

Он пришпорил коня, Придон пораженно смотрел вслед. Воеводаунесся, как выпущенная из огромного лука стрела. В ушах Придона еще звучал егозлой, сорванный в битвах голос. Никогда еще Придон не слышал в голосе мудрого иотважного Аснерда столько горечи. А сейчас скачет так, как будто обратился вбегство… Впервые в жизни.

Нет, сказал себе тихо, не впервые. Но как он сказал процветок на краю пропасти!

Вечер тянулся медленнее, чем густой вишневый сок выползаетиз поломанной ветки. Придон сгорал, таял, как свеча, как воск на жарком солнце.Он снова слышал голос неведомого бога, повторял за ним странные слова, сердцеподпрыгивало, стучало торопливо, захлебываясь, стараясь сказать нечто, чему ненаходило слов.

Ночью не мог заснуть, выбрался на веранду и точил там топор.У него особый топор, топор героев, выкован из особого железа, что падает снеба. Колдуны клянутся, что у него магические свойства, но пока хватит и того,что лезвие остается без зазубрин даже после ударов по каменной глыбе. Провереноне раз, а если отточить до остроты бритвы, то лезвие таким и останется…

Пока это топор, просто топор, еще не пролил кровь врага ипотому не имеет права на имя. Остальные топоры, какие уцелели, остались дома настене, как напоминание о былых подвигах. Но что-то подсказывает, что оченьскоро у этого топора появится свое имя. Красивое и страшное!

Утром перекусили в корчме, снова в город, на базаре тщетноискали хоть что-то из драконьей кожи, безуспешно пытались выспрашивать о магах.Над ними посмеивались, наивные хитрости артан прожженным куявам видны заверсту.

Теперь часто слезали с седел, оставляя коней по очереди наОлексу или Тура, входили в храмы, везде совали свои носы, в лавках толкались испорили с купцами о товарах, рассказывали, что привезут, интересовались ценами…

Развеселившийся Аснерд повел их в главную куявскую баню.Когда они, испробовав все ее прелести, наконец вышли на улицу, распаренные иразомлевшие, Вяземайт гневно призывал все громы небесные на таких порочныхнечестивцев, Олекса помалкивал, ему понравилась общая баня, где мужчины иженщины моются вместе, Тур брезгливо морщился, а старший сын тцара смолчал,смолчал…

Придон засмотрелся на группу солдат, их с десяток, они,шагая в ногу, прошли до городского фонтана, где куявы берут воду, потопали наместе, разом остановились. Шаловливый ветер тут же понес в их сторону водянуюпыль. Она осела на металлических шапках, на доспехах и даже на лицах мелкимикрапинками, но никто не пошевелился. Это было красиво, Придон признал, впоследние пару дней стал как-то уж чересчур чувствителен ко всему красивому, новсе же нелепо и унизительно для взрослых мужчин быть такими вот похожими другна друга, одинаковыми. Даже двигаются одинаково, будто и не люди вовсе.

За два шага перед солдатами точно так же дергался и бил вкаменные плиты толстыми подошвами красивый щеголеватый начальник этого отряда.В позолоченных латах, с пышными перьями на гребне шлема, при длинном узком мечена поясе. Сапоги из тонкой кожи беззвучно топают на месте, – в то времякак солдаты гремят толстыми подошвами с железными подковками, словно они тожекуявские кони.

Начальник отряда направился к артанам, морщился, кривиллицо, но было видно, как усиленно тянется, едва не идет на цыпочках, чтобывыглядеть таким же высоким. И остановился за пять шагов, чтобы контраст в ростене был так заметен.

– Артане, – заявил он безапелляционнымголосом, – вам надлежит явиться к достославному беру Череву.

Вяземайт вскипел от наглого тона, а Скилл, напротив, свеликим интересом разглядывал пестрого, как петух, воина.

– Вот как? – переспросил он.

– Да, – подтвердил начальник отряда и еще большевытянулся. – Так!

– Слышь, ты, гусь, – сказал Скилл, – тыничего не перепутал?

Начальник отряда вскипел.

– Я командую дворцовой охраной!.. Я двадцать лет… Иникто не смел…

– Гусь, – сказал Скилл благодушно. – Гусьразряженный… Ибо человек прежде всего называет себя, свое имя, род и кто онвообще.

Начальник отряда испепелял его свирепым взглядом. Придонупочудилось, что в тишине скрипнули зубы.

– Меня зовут Свей, – выдавил он. – Начальникдворцовой стражи Свей. Вам надлежит…

По свирепому виду Вяземайта Придон понял, тот вот-вотрявкнет, что пусть приказывает своим куявчикам, но Скилл положил ладонь наплечо волхва, предостерегающе сжал. Глаза его не отрывались от лица начальникастражи. Тот побагровел, выдавил, задыхаясь от гнева:

– Я… двадцать лет… беспорочно… Я – Свей, берич Свей изрода Оннунгов.

Голос Скилла прозвучал почти равнодушно: