Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А кто шестой? — заинтересованно спросила я, проходя в комнату и щурясь от клубов плавающего в полутьме табачного дыма. Помещение еле освещал ночник под зеленым тканевым абажуром, придавая царящей в нем атмосфере ауру совсем не деловой интимности. Небрежная обстановка диггерской берлоги, показавшаяся мне омерзительнее жизни угнетенного российского рабочего накануне великой пролетарской революции, красноречиво подчеркивала калибр личности самого хозяина — ухватистого, жадноватого и немного неряшливого. Потертый шерстяной ковер производства фабрики «Красная ткачиха», тройка разнокалиберных, ветхих от старости кресел, колченогий журнальный столик, загроможденный донельзя захватанными пивными бокалами с отчетливыми отпечатками пальцев. Мечта криминалиста. На щербатую тарелку кучкой вывалено содержимое пары пакетиков — вяленые кальмары, а у дивана практически стоят заскорузлые носки, источая едкие миазмы, перебивающие даже густой сигаретный смог. Уютом тут и не пахло, ведь женщины в этом доме отродясь не водилось. Мне сразу стало понятно, что наш диггер придерживается закоренелой холостяцкой мудрости: «Лучше молоко в холодильнике, чем корова на кухне».
— Девчонки!.. — Навстречу нам поднялся высокий блондинистый парень, так и дышащий ядреным водочным перегаром, — С Новым годом! — Он с ходу попытался облапить Галку, но покачнулся и под дружный хохот всех собравшихся неловким кулем обвалился обратно в кресло.
— Отвали, дебил! — протестующе взвизгнула моя подружка и, перешагнув через чьи-то длинные, протянутые поперек ковра ноги, вскарабкалась на колени к Стасу, сидящему в углу и ритмично покачивающему головой в такт льющейся из колонок музыке.
Я прислушалась. Кто-то пел на венгерском красивым мужским баритоном — мягким, но чуть хрипловатым. Я удивленно приподняла брови, вникая в смысл песни, напоминающей лирическую балладу.
Нам не прощают гордый нрав,
Не разбирают: прав — не прав…
Здесь зла нетронутый анклав,
И все — враги.
А коль ты просто человек,
То счастья не найдешь вовек,
Коротким станет твой забег,
Себе — не лги.
И бьют тут в глаз — отнюдь не в бровь,
И ежедневно льется кровь,
Чужим богам не прекословь,
А прочь беги…
Раз не даны тебе клыки,
То с сильным драться — не с руки,
Герои — просто дураки,
У них — долги.
Пред чьей-то совестью чужой,
Перед отсроченной бедой,
За то, что жизнь еще с тобой,
Им — помоги.
И может, через злобы лед
Она незримо прорастет,
Позвав в безудержный полет,
Сквозь рев пурги.
Тогда, назвав ее — любовь,
Из пепла ты воскресни вновь,
А о погибших — не злословь,
Честь — береги…[8]
Я невольно вздрогнула всем телом, переведя короткие четверостишия, огненными искрами впивающиеся в мою душу. Мне казалось, еще чуть-чуть — и я пойму, о чем же на самом деле поет этот незнакомый, определенно талантливый и самобытный, исполнитель.
— Нравится? — насмешливо спросил Стас, бдительно следя за выражением моего лица. — Оригинально, правда? Не то что всякие там попсовые «муси-пуси»…
— Еще бы, — согласно улыбнулась я, стараясь вести себя естественно и ничем не выдать своей настороженности. — Кто он? Там фоном посторонний шум идет, запись точно не студийная… — Эта улыбочка далась мне нелегко и вряд ли сошла бы за искреннюю, если бы не спасительная полутьма. Нуда, впрочем, от улыбок никому еще не становилось светлее, невзирая на клятвенные уверения всяких детских песенок — мол, проверено на слонах и маленьких улитках.
— Я прошлым летом ездил на фестиваль нетрадиционной музыки в Будапеште. — Знаток венгерских достопримечательностей одной рукой легко приподнял кошечкой льнущую к нему Галку и склонился набок, выключая музыкальный центр. В комнате сразу стало тихо. — Они его каждый год проводят на одном из островков посреди Дуная, фестиваль поэтому даже так и называется «Сигет»[9]. А группа — эта местная, пока еще малоизвестная — «Тайекозтато», что переводится как «Вестник». «Вестник», — мысленно хмыкнула я. — Ой, чего-то шибко будоражащее послание он нам несет…»
— А шестой — это я, — непоследовательно сменил тему парень, отвечая на мой вопрос. — Только я с вами не пойду, не тянет меня по подземельям шастать. Там, — он язвительно усмехнулся, — и шею сломать недолго. Зато информация моя верная, мне ее друзья прислали.
Удивительно, но почему-то я чрезвычайно спокойно восприняла тогда его категорический отказ лезть в городские катакомбы, хотя, если разобраться, мы и собрались-то в диггерской квартире именно для обсуждения подробностей этого мероприятия. Спрашивается, какого рожна было нужно Стасу от нашего сборища, если сам он решил остаться в стороне? И если бы я в тот вечер чуть повнимательнее отнеслась к своим подсознательным ощущениям, то не проигнорировала бы подсказки интуиции, едва ли не кричавшей: «Он — врет! Он что-то замышляет!»
— А не лучше ли на дискотеку свалить? — лениво предложил кто-то, чиркая зажигалкой.
Диггер испуганно дернулся, беспомощно оглянулся на Стаса и зачастил убедительной скороговоркой:
— Да вы что, ребята, это же экзотика!
— Ага, — не сдавался его оппонент, — плавали, знаем. Я вот прошлым летом в погоне за этаким экстримом с парашютом прыгнул…
— И как? — спросил Стас скептично, щелкнув пробкой раскупоренной пивной бутылки.
— Как, как… — Рассказчик выдержал драматичную паузу, видимо смакуя дорогие его душе воспоминания. — Да вот так! Ощутил, из какого именно места жидкий адреналин выделяется…
Мой рыжий поклонник демонстративно хихикнул.
— Игорек! — вдруг бурно возопил пьяный блондин, — Диггер чертов! А есть ли они на самом деле под городом — подземелья-то твои?
— Есть, — уверенно ответил хозяин квартиры, подмигивая мне с самым завлекающим видом. — Ох и люблю же я туда красивых девушек водить, блондинок — в Ночной дозор… — Смысл, вложенный в последние слова, казался более чем прозаическим.
— Дозор — позор! — мстительно срифмовала Галка, утыкаясь носом в шею Стаса и мурлыча, словно кошка.
Парни одобрительно заржали.
— Так ты у нас, значит, исследователь со стажем? — без обиняков спросила я, опираясь на полированный шкаф с разболтанными дверками и эротично округляя бедро. Хотелось присесть, ибо гадостные последствия похмелья все еще шумели в моей голове, однако меня совсем не привлекал низкий диван, застеленный зачуханным, усеянным бурыми пятнами покрывалом. Хрен его знает, чем на этом диване занимались… И с кем…