Коронадо снова заговорил, очевидно не восприняв слова переводчика.

– Ваша честь, я готов. Я выплачу штрафы и отбуду срок. Я хочу прояснить это прямо сейчас. Я готов, Ваша честь. Я хочу прояснить это.

Это был наш свидетель. Он хотел помочь мне, но не мог.

В день вынесения приговора адвокат Джонсона, похоже, пришел в нетрезвом виде. Он кричал на присяжных заседателей и топал ногой. Он обращался к ним грубым голосом, как будто это они провинились в чем-то.

Заседатели не обращали на него внимания, как и на меня. Они заполнили бланк и передали судье. На бланке имеются две колонки. Председатель присяжных взглянул только на одну из них.

6

Дети должны все время находиться под присмотром, вести себя тихо и прилично, в противном случае надзирателей попросят вывести их из помещения для посещений

Заключенные не могут иметь при себе карточки для торговых автоматов

Торговые автоматы не принимают наличные деньги. Вам нужно купить карточку по предоплате в Службе оформления посещений

Карточки стоят пять долларов. Два доллара и пятьдесят центов будут возвращены вам, если ваша карточка будет пригодна для дальнейшего использования

Заключенные могут стоять не ближе чем на расстоянии трех футов от торговых автоматов

Допустимо одно краткое объятие в начале вашего посещения и одно очень краткое объятие в конце посещения. Продолжительный физический контакт недопустим под угрозой прекращения посещения

Держаться за руки приравнивается к продолжительному физическому контакту и недопустимо

Запрещается хлопать заключенных по рукам

Запрещается держать руки под столом во время посещения. Посетители и заключенные должны все время держать руки на виду у полицейских

Запрещается держать руки в карманах

Запрещается кричать

Запрещается повышать голос

Запрещается спорить

Запрещается дурачиться

Запрещается громкий смех и шумное поведение

Плач должен быть сведен к минимуму

7

Дорога до Стэнвиллской тюрьмы идет прямо. Она идет в сторону гор, которые видны с тюремного двора в те дни, когда смог слабее обычного. Зимой верхушки гор припорошены снегом. Снег где-то далеко. Он никогда не падает в долине, где расположен Стэнвилл. Мы видим эти белые верхушки через спекшиеся слои воздуха долины. Снег так же далеко от нас, как дом.

На дороге в Стэнвилл только те, кто едет в Стэнвилл. В то утро, когда нас туда привезли, на дороге не было никого, кроме нас. По обе стороны дорога была обсажена миндальными деревьями. Я не обращала внимания на них и даже не задумывалась, что это за деревья, но Лора Липп проснулась и снова заговорила. Она сказала, что миндаль, который продают в магазинах, это не настоящий миндаль, а ядовитые фруктовые семечки – я знала это? – и ее сын чуть не умер, поев такого миндаля.

– Когда-нибудь раскалывала персиковую косточку? – спросила меня Лора Липп. – Вот откуда они берут их. Это не настоящий миндаль. Это ядовитые косточки персиков. Один раз соседка дала моему ребенку таких, не спросив меня, и если бы не «Скорая помощь», она бы убила его.

– Ты убила его, – сказала женщина за нами.

Я ощутила волну враждебного внимания и услышала, как люди цокают с отвращением.

Белые женщины, попавшие в тюрьму, виновные в двух преступлениях: детоубийство или вождение в пьяном виде. Разумеется, они совершают множество других преступлений, но таковы стереотипы, помогающие поддерживать порядок среди заключенных, в половом и расовом отношении.

– Они не знают, как все было, – сказала Лора Липп. – О моем бывшем и о том, как он обошелся со мной, с нами – со мной и ребенком. Никто из вас не имеет права меня судить. Вы ничего не знаете. Как и я ничего не знаю о вас.

Она повернулась ко мне, словно я была ее единственной советчицей.

– Ты знаешь, кто такая Медея?

– Нет, – сказала я. – Тебе нужно помолчать. Я тебя не знаю и не хочу говорить с тобой.

– Ты хочешь, чтобы я молчала, но я заткнусь только тогда, когда закончу, и не раньше. Я ходила в колледж, в отличие от всех вас. Медею бросил муж, как и меня. Он все забрал у нее, даже ее детей. Ей нужно было сделать ему больно. Чтобы он узнал ее боль. Это записано в книгах. Это реальная история. Нельзя так поступать с человеком безнаказанно. Он испоганил ей жизнь, поэтому она нашла способ отплатить ему тем же. Это мое единственное утешение. Оно очень, очень, очень слабое. Такое слабое, что большую часть времени я его не чувствую.

Я сидела, отвернувшись, с закрытыми глазами. Я была в ловушке, но усилием воли перенеслась в другое место. Я увидела женщину на лестничном пролете отеля, подбирающую ворсинки с дурацкой красной ковровой дорожки, надеясь найти крэк-кокаин. Она подбирала с ковра крошки, спичечную головку, катышки. Вертела все это в пальцах, нюхала, касалась языком, бросала обратно. Подбирала другую крошку и снова обследовала ее. Она начала плакать, эта женщина, от бесплодных поисков, бесконечных поисков. Я не видела ничего грустнее этого. Я продолжала видеть это против воли, пока Лора Липп говорила и говорила.

Я поняла, что женщиной, ползавшей по ковровой дорожке, была Ева. Я отгораживаюсь от каких-то вещей. Все так делают. Чтобы не сойти с ума. Но, пытаясь отгородиться от слов Лоры Липп, я неожиданно подумала о чем-то плохом. Ева подсела на кокаин еще в юности. Сперва она его нюхала, потом пускала по вене и, наконец, перешла на крэк – и привет. Она отощала, ей выбили зуб в драке, она попала в аварию и стала хромать. Но она все равно была Евой, и я любила ее.

Когда вы увидите прожектора выше, чем на стадионе, знайте, что вы в тюрьме.

Нас выводили из автобуса по двое, покрикивая: «Шевелись, быстрее». Я старалась не споткнуться. Но Конан передо мной шагал как ни в чем не бывало. Цепи не затрудняли его шагов. Не знаю, как у него это получалось. Он практически парил, плавно покачиваясь, как моряк. Такая походка была бы уместна на улицах Комптона, на парковке Инглвудского форума или на автошоу в Помоне[16], но не в веренице женщин в кандалах, направлявшихся в тюрьму.

Полицейские, встречавшие нас, были сердитыми. Особенно женщины. Нас приняли грубо и злобно, но это заткнуло Лору Липп. Единственной, к кому отнеслись по-человечески, была необъятная толстуха, которая сползла во сне с сиденья. Ей позволили спокойно лежать, пока остальных, более выносливых и сознательных женщин подталкивали по проходу из автобуса. Эта женщина выглядела мирно спящей, когда я протиснулась мимо нее. Ее вынесли на носилках в последнюю очередь два медика, которые объявили, что она мертва, и положили ее на пол приемного блока, накрыв лицо брезентом.