— Неужели тебе посчастливилось разгадать тайну буквы «м»?

— Смотри-ка — угадал! И голову при этом шибко напрягать не пришлось.

— Я жду объяснений.

— Хорошо… В тетради Пчоловского искомый знак больше напоминает две рядом стоящих буквы «л». Мне кажется, в той записке, которую он мне передал от Григория Викентьевича, их тоже умышленно слили воедино…

— С какой целью?

— Чтобы окончательно сбить нас с толку.

— А что может скрываться за этими двумя «л»?

— Литовский локоть. Знаешь такую меру длины?

— И как я сразу не догадался? Как не разрешил мгновенно столь элементарную задачку? Лох! О! Самый настоящий лох!

— Ничего страшного. И на старуху бывает проруха! Так ведь говорят в нашем народе?

— Литовский локоть, то есть шестьдесят два сантиметра, а Cлавка хотел превратить их в целый метр и таким образом донельзя усложнить нашу задачу, — продолжал бичевать себя Плечов.

— Какой ещё Славка? — ухватился за ниточку Фёдор Алексеевич.

— Да это я о себе, — засмущался Яра, понимая, что сболтнул лишнего, допустил непростительную оплошность.

— О себе? В третьем лице? Раньше ты до такого не опускался.

— Извини, батя, позже всё объясню.

— Надеюсь.

— Давай вернёмся к нашим баранам… Если принять во внимание, что на рисунке два «л», то речь по идее также может идти и о мифическом логойском[26] локте, не правда ли?

— Маловероятно. Многие учёные подвергают сомнению само существование такой меры длины, но даже если ею кто-то кое-где и пользовался, в любом случае разница между мифическим логойским и литовским локтем — невелика.

— Согласен. В принципе ею можно спокойно пренебречь. Однако поправку в несколько сантиметров всё же надо сделать — на всякий случай…

— Обязательно.

— А как поступим с «ц»?

— Завтра целый день проведём на территории замка, где отметим для себя все элементы дворцовой архитектуры, начинающиеся на эту букву.

— Правильное решение, товарищ профессор.

— Там по месту и определимся.

— Будем считать, что договорились…

В этот момент дверь скрипнула, и на пороге дома появился младший лейтенант Бурмистренко с шинельной скаткой в руке.

— Извините. Но я к вам.

— Добро пожаловать!

— Можете не обращать на меня ни малейшего внимания. Я где-нибудь на шинельке покемарю.

— Как тебя по батюшке?

— Кондратьевич. Но для вас просто Вася.

— А я — Слава. Тебе сколько лет?

— Двадцать шесть… Исполнится… Скоро… А вам?

— Двадцать восемь.

— Выходит, мы почти ровесники?

— Ну да. Два года — ничтожная, по сути, разница.

— Согласен.

— Поэтому и вести себя будем соответственно. Обращаясь друг к другу исключительно на «ты», без лишних понтов и всякой там служебной субординации.

— Не возражаю.

— Вот и славно. Спать будешь не на полу, а в кровати. Правда, придётся делить её со мной, но это так, издержки производства. Смотри, какая тут ширь, при необходимости в ней и десять чекистов разместить можно. Притом — легко и непринуждённо.

— Такой, как у меня, комплекции — точно! — добродушно улыбнулся лейтенант. — Вы чай пить будете?

— Говорили — балакали, сели и заплакали. Говори мне «ты». Только что ведь договорились!

— И что — будешь?

— А то как же?!

— У меня и сахарок есть. И варенье вишнёвое имеется, мамка готовила.

— Прекрасно… Пани Ядвига… Давайте кипяток, устроим внеплановые вечерние посиделки.

— З пшиемностью[27]!

* * *

— Вы не думайте, я не зверь, не безмозглый кровожадный хищник, — похлёбывая горячий ароматный напиток, настоянный на луговых травах, собранных Ядвигой Мечиславовной ещё в конце прошлой весны, добродушно говорил младший лейтенант Бурмистренко. — И без надобности применять против вас оружие, как рекомендовал Лаврентий Фомич, не стану. Лишь в самом исключительном случае!

— Что ж… И на том спасибо! — язвительно поблагодарил молодого чекиста профессор Фролушкин.

— По большому счёту мне даже не ведомо, что вы здесь делаете. Говорят — ищете какой-то клад. Ну и шут с ним, с кладом. Искать ведь не возбраняется?

— Ой, хитришь ты, Васька — по глазам вижу…

— Нет, честно.

— Неужели за всё время своего пребывания в прекрасном городе Несвиже тебе не посчастливилось услышать хоть одну легенду, объясняющую наше поведение; увидеть хоть что-нибудь непонятное, сверхъестественное и труднообъяснимое?

— Но почему же? Видел… Слышал некоторые разговоры…

— Кого?

— Например, парней из нашего отдела.

— И о чём болтали твои коллеги?

— Они полагают, что вы ищете скульптуры двенадцати христианских апостолов — в полный рост… Вроде бы как даже из чистого золота наивысшей пробы… Это правда али выдумка?

— Чистейшая правда! — неожиданно опередила всех с ответом Ядвига Мечиславовна, ошарашивая одновременно и Василия, и обоих его «подопечных». — О существовании такой реликвии хорошо известно каждому жителю нашего городка.

— И вам тоже?

— Очевище[28].

— Ещё скажите, что вы видели её собственными глазами…

— Ну, этого утверждать не стану — в начале девятнадцатого века, когда согласно документам апостолов наблюдали воочию последний раз, я ещё не родилась… А вот кое-кого из Радзивиллов лицезрела лично.

— Не верю.

— Да как можешь ты, москальский прыщ, брать под сомнения слова благородной дамы? — мгновенно воспылала гневом пани Ядвига; при этом её тонкая шея и щёки покрылись бордовыми пятнами — совсем как у обиженной девицы.

— Простите, пани, но откуда вам известно о моём детском прозвище? — недоумённо выдавил младший лейтенант Бурмистренко.

— Каком?

— Ну, Прыщ…

— А ты на себя в зеркало посмотри!

— К тому же я родился на хуторе Москаль Горвальской волости Речицкого уезда Минской губернии.

— Вот это да! Попала — так попала. В самое яблочко. Не в бровь, а в глаз, как говорят наши русские братья! Значит, ты, Василий, самый что ни на есть бяларусский хлоп?

— Ну да…

— Так и веди себя соответственно. Как у нас говорят — будь чемным, пся крев[29]! Как и подобает христианину. Надеюсь, ты крещён?

— Не знаю. Не интересовался.

— А ты поинтересуйся, расспроси своих беспутных родителей.

— Сирота я наполовину. Мать при родах умерла. А отец — пьёт.

— Извини.

— Ничего, мы привыкшие…

— Итак… В далёком 1905 году ещё до вашей пролетарской революции…

— Постойте, почему только нашей?

— И как только научить ваше красное племя никогда не перебивать старших, а? — окончательно вышла из себя чопорная старушка.

— Виноват… Больше не буду!

— Я таких невоспитанных типов никогда ещё не встречала. Не делают их в Польше — и всё тут!

— Виноват. Исправлюсь.

— В общем, как представитель городской общественности, я присутствовала на вскрытии некоторых родовых усыпальниц… Именно тогда полуистлевшие старые гробы поместили в новые, предварительно перевязав каждый из них металлической проволокой и снабдив свинцовой пломбой с оттиском радзивилловского герба.

— Вот это да! Выходит, что вы — самый что ни на есть живой свидетель тех буреломных событий?! — неподдельно разволновался молодой чекист. —