к Одесскому оперному театру. Во-первых, нужно сфотографироваться на фоне театра, он и вправду чем-то похож на Гранд Опера в Париже. Ищу глазами, кто бы мог мне помочь в этом деле. Людей, к которым можно было бы обратиться, немного, наконец, один останавливается. Объясняю задачу: главное, чтобы я была красивая, театр тоже нужен, но это во вторую очередь. Он любезно улыбается и показывает, энергично жестикулируя, что мой телефон ему не нужен. Он что думает, что я хочу продать ему свой телефон? Но через секунду меня осеняет, что это же иностранец. Снова все ему объясняю по-английски, и мы так хохочем, что на фотографиях я получаюсь полной уродиной: то с закрытыми глазами, то с кривым ртом. Но моему фотографу снимки нравятся и фотосессия на этом заканчивается. Собственно, не для этого я сюда шла в своем выцветшем за мое пребывание в теплых широтах сарафане. Я задумала купить билеты в театр.

Приближаюсь к театру, вхожу в боковой вход, афиш много, но все одинаковые – каждый день концерт оперной труппы. Это, конечно наводит на мысль, что даже оперы толком поставить не могут, только концерты. А может, все таланты уехали на гастроли или ещё куда-нибудь. По цене билетов понятно, что шедевров не будет, но театр посмотреть хочется, и ещё думаю, что посещение театра должно благотворно подействовать на наши отношения в целом, поэтому покупаю два билета. До дома добираюсь на автобусе, надо подготовиться к завтрашнему концерту.

Открываю ключом от собора дверь, закрытую на три оборота. Тамара сидит с котом и, повернув ко мне голову, усталым голосом спрашивает:

– Как искупалась?

– Очень хорошо.

– Не выбрасывай гнилые персики в мусорный пакет, на них сидят тонны дрозофил, – продолжает она как бы хладнокровно, но я понимаю, что она скучала.

– Я же тебя предупреждала. И не закрывай полностью дверь в туалет, там на стенке живут особые мушки, маленькие треугольные существа. Они безвредны. Я не знаю, как они называются, но это очень деликатные мушки. Ты заметила, что они треугольные? Я в жизни своей не видела подобных мушек, пусть живут.

Иду разглядывать мух в туалете на стене под потолком – они и вправду особенные: менее сантиметра в длину и в проекции их очертание напоминает равнобедренный треугольник, в основании которого вырезан ещё один крохотный треугольничек.

Матрося, Кузя, ещё бездомные коты, потом птицы и, наконец, мушки – это её мир. Я, наверное, буду такой же одинокой, как она. Наверное, к старости тоже начну кормить голубей, кошек и собак.

– Да, заметила, – отвечаю ей, ставя чайник. – Будете пить чай?

– Я буду пить чай гонсин доктора Ноны, я сегодня устала. Ты знаешь продукцию доктора Ноны? Это очень полезные продукты, мне их открыла одна моя ученица, которая живет в Ливане, когда приезжала погостить.

Тамара сама себе доктор, она читает все газеты про целительство и про народные средства. С врачами у неё отношения сложные, некоторым, она считает, лучше было бы вообще не родиться. Лечится от рака сама. Восемь лет назад её уговорили сделать операцию. Это тоже целая история: как она первые три года отказывалась от операции и даже умудрилась улучшить свое состояние. Сейчас опять есть показания, но она опять отказывается от операции, лечится народными средствами и говорит, что ей лучше. Для поддержания разговора спрашиваю:

– Что она делает там, в Ливане?

– Она вышла замуж за ливанца, который у нас учился, у неё там семья.

– Скучает? В парандже ходит?

– Может быть, но у неё там дом и дети. Муж её современный человек, поэтому она носит только хиджаб – это женский платок. Когда она собиралась уезжать, она приходила ко мне за советом. Ей очень хотелось завести семью, тем более, что отец её пил и она не испытала счастливого детства. Да и красотой она не отличалась, а он парень неплохой. Хотя, конечно, по их законам мужчина может себе позволить больше, чем женщина. Я думаю, что здесь у неё вряд ли могла сложиться достойная семейная жизнь, вышла бы замуж за какого-нибудь пьяницу и тянула бы лямку.

Смотрю на неё и хочу сказать про театр, но слова не вставить, слушаю рассказ о жизни в Ливане. Вспоминаю мусульманский культурный центр, который я сегодня так кстати посетила. Наконец, набираю воздух, чтобы сообщить радостное известие, но Тамара мне говорит:

– Я смотрю, ты все время ковыряешь эту халву, непонятно у кого купленную, непонятно из каких отходов сделанную! Выбрось её немедленно! Я не понимаю,почему люди таким дурацким способом принимают яд. Даже в средние века, чтобы не умереть от яда, многие часто отказывались от яств, подозревая, что они отравленные. А у нас всё наоборот. Люди сами нарываются и ещё детей кормят. Нация вымирает. Раньше такого не было, мы питались простыми живыми продуктами. А какие дети были в нашей семье! Я научила своего племянника Фиму в 7 месяцев петь. Он повторял за мной и ни разу не сфальшивил. А его сестра Римма! Она в десять месяцев рассказывала сказку «Колобок». Правда, картавила, но мы понимали. Я помню себя с полутора лет, но расскажу тебе воспоминания, относящиеся к третьему году моей жизни, как я чуть не утонула в огромной кринке с молоком. Однажды мама пошла в црабкоп…

– Куда мама пошла? – перебиваю её.

– Я думаю, это был центральный рабочий кооператив, – поясняет она, продолжая свое повествование.

Передо мной стоит мой ноутбук, я параллельно умудряюсь работать, поэтому всё остальное пропускаю мимо ушей, а слово црабкоп записываю. Как давно это было, какие смешные слова. Тамара замечает мою невнимательность и окликает:

– Ты слышишь, что я тебе говорю?! Когда ты научишься слушать?! А потом родилась моя сестра. Сестра была очаровательным ребёнком. Ей ещё года не было, когда она рассказывала сказку: «Снесла курочка яичко…», конечно, на своем языке, но мы её понимали. А когда ей было три года, мама однажды ей сказала: «Пойди, отнеси дяде Фиме утюг и скажи ему спасибо». Сестра пошла, постучала в соседскую дверь, дверь отворила жена дяди Фимы, тётя Мара. Она протянула ей утюг и сказала: «А нам не надо, мы не хочим».

– Вот такие были кошки и мышки, – заканчивает Тамара свое очередное выступление.

Ладно, скажу ей про театр утром.

Театр

На следующий день, не вставая с постели, сообщаю, что мы идем в театр. Тамара выразительно поводит бровью и спрашивает: «Это в концерт или где?» И это подтверждает мою мысль о том, что шедевров мы