Их ждали. В просторных приёмных покоях игуменских хором было установлено высокое кресло — специально для государя, для церемонии присяги. Когда гости вошли в палату — она почти вся заполнилась до отказа. Ждать пришлось недолго. Вскоре тут появились братья и бояре Иоанна, которые встали неподалёку от кресла, а спустя несколько минут пожаловал и сам великий князь. На нём была царская одежда из золотой парчи, подбитая соболями, знаменитая шапка Мономаха с собольей же опушкой и золотым верхом, золотой пояс с драгоценными каменьями. В руках он держал высокий посох со сверкающим сверху алмазами крестом.

При появлении Иоанна московские бояре, Феофил, а следом за ним и все остальные новгородцы застыли в низком поклоне. И стояли так до тех пор, пока государь не сел, примостив предварительно свой посох у ручки кресла. Он не спешил: ему нравилось видеть подобострастие своих новых подданных, он хотел, чтобы они получше запомнили своё новое положение. Кроме него самого никто больше сесть не мог — для этого заранее стулья и лавки из палаты были вынесены.

Владыка Феофил по знаку государя вновь с поклоном преподнёс ему свиток, на котором была выписана клятвенная грамота и проставлены десятки подписей с печатями. Иоанн внимательно просмотрел и прочёл всё, что там было изображено, по красивому суровому лицу его промелькнула тень удовольствия.

— Клянётесь ли вы мне в том, что здесь написали? — спросил он строго новгородцев.

— Клянёмся! — разноголосо ответил народ.

— Клянётесь не мстить ни псковичам, ни своим согражданам, моим союзникам?

— Клянёмся! — уже более единодушно ответили голоса с разных концов палаты.

— Клянётесь, что отказываетесь от своих пригородов, от Двинской земли, от Заволочья?

— Клянёмся, — более глухо, но так же уверенно прогудело вокруг.

— Тогда целуйте крест на той клятве, — сказал государь и дал знак, — ему поднесли деревянный Людгощенский крест — святыню новгородскую, привезённую сюда специально для церемонии из церкви Флора и Лавра, где он хранился.

Иоанн принял крест и хотел было привести новгородцев к целованию, но перед ним неожиданно вновь склонился архиепископ Феофил:

— Прости, государь великий Иоанн Васильевич, милости просит у тебя Новгород и я, богомолец твой, пожалуй нас, скажи, что прощаешь за строптивость и не будешь впредь зла держать...

Иоанн, сохмурив брови и опасаясь какой-нибудь новой задержки, выслушал Феофила и поддержавший его робкий гул голосов, но не увидел ничего предосудительного в их просьбе и твёрдым голосом пообещал:

— Прощаю и буду отныне жаловать тебя, своего богомольца, и отчину нашу Великий Новгород.

Феофил глубоко вздохнул и первым пошёл целовать крест. За ним последовали остальные, строго держась иерархии, которая сложилась в городе за предыдущие века — по должности, положению, богатству. Сначала — степенные посадчик и тысяцкий, за ними — посадники старые, потом — простые, следом — тысяцкие, житьи люди, самые богатые и влиятельные, состоящие в старостах или в городской администрации, далее — купцы, также по чину и состоянию. Равенства и тут никакого не было. Иоанн думал об этом, когда глядел на них сверху и наблюдал за выражением лиц, за действиями. Новгородцы казались покорными, на их лицах не было ни радости, ни горя большого. Держались.

«Привыкнут», — подумал Иоанн.

Дождавшись конца церемонии, он встал.

— Через день, на следующий, пришлю в нашу отчину, в Новгород Великий, своих бояр, от города присягу принимать. Чтобы к тому времени на моём Ярославовом дворе и памяти от вечевого места не осталось. Оповестите народ, чтобы все готовы были.

Он повернулся и, гордо ступая в роскошном царском одеянии, удалился во внутренние покои, легко держа в крепкой руке тяжёлый драгоценный посох. За ним двинулись братья и московские бояре. Новгородцы тоже зашевелились, но в противоположную сторону — на холодную улицу. Спасибо хоть игумен угостил их скромно в своей монастырской трапезной. Здесь недостатка в продуктах не было, и новгородцы поели досыта, многие из членов делегации — впервые за день.

15 января 1478 года от Рождества Христова рушилось древнее вече на Ярославовом дворе. Тянули время новгородцы, до последнего дня ждали какого-то чуда, способного спасти символ их независимости, но больше уже откладывать было нельзя. При большом стечении народа, со слезами, сняли с перекладины большой красивый колокол, осторожно спустили его на верёвках вниз, десятками рук аккуратно положили на снег. Сняли металлическую перекладину, на которой он висел. Одновременно разрушили деревянные подмостки, откуда вещали народу его лидеры и глашатаи.

Стоящие возле великокняжеского дворца московские бояре смотрели на это событие равнодушно, словно на что-то неизбежное. Иные из них искренне не могли понять, отчего это люди убиваются из-за такой нелепицы, как подставка для колокола да деревяшки! Коли понадобится — найдут иной способ собраться и обсудить свои делишки! Хоть бы и на архиепископском дворе. Но сам глава делегации князь Иван Юрьевич Патрикеев хорошо понимал горе новгородцев. В сей момент они теряли не только свою вольность, но и последний её символ. Пока бил колокол, они могли верить, что можно ещё что-то спасти, вернуть, теперь, без колокола, не останется и веры. Это хорошо. Значит, легче пойдёт присяга, меньше будет сомневающихся и таких, кто постарается избегнуть процедуры, оставив свои руки свободными для измены.

Поглядев, как брякнулся о снег язык колокола, поддерживаемый десятками бережливых рук и омываемый слезами, Иван Юрьевич дал команду, и бояре расселись по коням. Все, даже немолодые приближённые Иоанновы, старались подражать великому князю, который передвигался в основном только верхом и держал прекрасную форму благодаря многочисленным охотам и поездкам по своим владениям.

Немолодой уже воевода князь Палицкий запрыгнул на коня так же легко, как и сам Патрикеев, ибо был стройным и подвижным, полноватому же Стриге-Оболенскому помог его слуга, немолодые братья Тучковы с трудом, но управились сами. В окружении детей боярских, дьяков и приставов бояре двинулись с Ярославова двора через Великий мост на Софийскую сторону, к детинцу.

Там готовилась церемония принесения присяги знатными новгородцами великому князю и государю всея Руси Иоанну Васильевичу. Просторный архиепископский двор был заполнен народом, будто все спешили поскорее присягнуть новому своему властителю. Однако причины столь активного сбора были стары как мир: страх перед наказанием и людское любопытство, ведь никто из них прежде не видывал подобного события. К тому же обещал государь, что сразу после присяги блокада города будет снята и народ получит вдоволь продуктов.

Накануне посыльные от владыки оповестили все концы города,