– Знаете, что будете заказывать? – к их столику подошла юная русоволосая девушка с толстой косой, обернутой вокруг головы наподобие короны.

– Да, – откликнулась Ольга, даже не заглянув в карту. Зачем? Если уже по запахам, доносящимся с кухни, и по еде в тарелках других посетителей составила себе меню. Официантка записала все, что она назвала, и так как Алекс еще водил пальцем по строчкам, развернулась к Дымову. Но Матвея отвлек звонок. Извинившись и указав взглядом на оторвавшегося от чтения Алекса, он торопливо выхватил телефон:

– Да?

– Дымов, Ирина пропала! – заорал Костя из трубки так громко, что не только Ольга с Алексом забыли о заказе, но и клиенты за соседним столиком повернули разом головы.

– Как пропала?

– Вот так! Ушла полчаса назад в туалет и не вернулась! Окно распахнуто, а ее нигде нет! Я уже поднял персонал на уши! Но Ирка куда-то девалась!

Матвей стиснул челюсти, видимо, с трудом удержавшись от так и рвущегося с языка комментария «опять!» или ругательства. Вместо этого кратко отрапортовал:

– Уже еду! Жди там.

Убрав телефон в карман, он вытащил бумажник и оставил на столе крупную купюру.

– Побудьте здесь, а я в больницу. Никуда не уходите! Денег вам, надеюсь, хватит.

– Дымов, мы сами расплатимся!

Но Матвей остановил Ольгу жестом. Еще раз наказал им с Алексом никуда не уходить, извинился перед официанткой и торопливо направился к выходу.

Вместо Дымова выругалась Ольга. Тихо, себе под нос, под осуждающим взглядом Алекса и любопытным – официантки. Плевать! Плевать, что ее осудили за одно бранное словечко, подумаешь, святоши. А вот у них с этой Ириной проблем только прибавилось. Ольга в сердцах тихонько стукнула кулаком по столу. Аппетит пропал, но официантка уже ретировалась на кухню выполнять заказ.

– Что? – грубо спросила она, заметив, что Алекс смотрит на нее в упор. Без своей дурашливой улыбки, без осуждения во взгляде, серьезно, даже с некоторым сочувствием.

Он качнул головой в ответ. И неожиданно с заботливыми интонациями в голосе произнес:

– Поешь. Поешь, несмотря ни на что. Нам понадобятся силы.

Она собралась ответить ему насмешливой фразой, но, споткнувшись о его взрослый и не по годам мудрый взгляд, молча кивнула.

В ту странную ночь его незрячие глаза чудесным образом прозрели. Выйдя во двор, чтобы по привычке «поговорить» перед сном с небом, Федор вдруг увидел черноту небесного бархата и подрагивающий серебристый свет, паутинными клочьями свисавший с месяца-серпа. Свет был приглушенным, но резанул по привыкшим к темноте глазам яркой вспышкой. Федор охнул и прикрыл веки сухой жесткой ладонью. Лунное сияние вызвало слезы, которые заструились по желобкам-морщинам и застыли на улыбающихся губах морской солью. Чудо, которое с ним произошло, не напугало, наоборот, Федор принял его как благословение и прощальный подарок от жизни. То, что эта ночь станет для него последней, понял по коснувшемуся затылка холодному ветерку. Он не видел той, что в терпеливом ожидании застыла за его спиной, но ее тень падала ему на плечи и вызывала легкий озноб. Такое с ним уже было однажды, когда впереди рассыпалось ромашками солнечное лето, а за спиной сурово вьюжила зима. Тогда, балансируя на границе зимы и лета, то и дело делая опасный шаг назад, в белую стужу, он выбрал жизнь, пусть и непростую, в темноте, но жизнь. И ни разу не пожалел о своем выборе.

Холод за спиной усилился, будто та, которая выстудила дыханием затылок, приблизилась и коснулась его редких волос поцелуем мачехи. «Не бойся», – услышал Федор тихий шепот. Или шепот смерти лишь померещился ему в шорохе листвы? «Не сомневайся».

Он не боялся и не сомневался. Только мысленно попросил короткую отсрочку, чтобы напоследок полюбоваться лунным светом. Эта ночь так волшебна! Жизнь, откланиваясь, щедро отсыпала ему прощальных подарков. Вот небо подмигнуло вспыхнувшей и погасшей звездой. Улыбнулось чуть качнувшимся месяцем. Ночь по-матерински обняла Федора теплым ветром и запела колыбельную голосом невидимки-соловья. Откуда здесь соловей? Птица будто прилетела к нему из детства – из пахнувшей сиренью ночи, из черничных предрассветных сумерек. «Не бойся», – Федор в трели соловья услышал голос матери.

– Давай! Веди меня к ним! К матери и Любе…

К Любе – его давно умершей невесте, так и не ставшей ему женой.

Но та, которая стояла за спиной, не двинулась с места. Лишь положила ледяные ладони ему на плечи, словно прося не торопиться.

Соловей допел песню и замолчал. И как Федор ни вслушивался в тягучую тишину, так и не услышал больше ни трели. Птица будто растворилась в воздухе, не нарушив покой и легким шорохом. Месяц скрылся за ватной тучей. Темнота сгустилась, тишина зазвенела напряжением в ожидании кульминации и развязки. Но вместо страха нахлынул благостный покой. Поэтому, когда темнота колыхнулась, выпуская чью-то фигуру, Федор не испугался, а улыбнулся, как дорогому гостью, тому, кто пришел с дурными помыслами.

– Ключ! – раздался хриплый голос. Месяц прорвал острым краем вату тучи и бросил, как сеть, свет на незнакомца. Только разглядеть его Федор уже не смог: слепота вернулась к нему так же внезапно, как до этого отступила.

– У меня его нет.

– Где он?

– Там, где его невозможно достать.

Федор был спокоен, потому что ожидал визита и успел сделать все необходимое. «Гость» зашипел, как змея, а затем схватил его за шею и рванул к себе.

– Где? Ключ? – прорычал он.

– Уничтожен.

Федор даже улыбнулся – не своему убийце, а той, которая протянула к нему руки. «Не бойся». Он не боится! Он готов. «Давай же! Возьми мою ладонь!»

«Гость» замешкался лишь на мгновение, а потом резко чиркнул по горлу Федора чем-то острым. Боли старик не ощутил, почувствовал только хлынувшее ему на грудь тепло. И еще то, что та, которая терпеливо дожидалась, приняла его обмякшее тело теперь уже в материнские объятия.

* * *

Дымов не брал трубку. Ольга отключила вызов и положила телефон на стол. Алекс проследил за ее движением, но как только они встретились взглядами, сделал вид, что занят едой. Ел он с таким аппетитом, будто ничего не случилось, будто все шло так, как и планировалось.

Ольга вновь покосилась на погасший экран мобильника и тихо вздохнула. Три звонка Дымову – и все три остались без ответа. Она все же съела борщ. А картофельное пюре с гуляшом из говядины только поковыряла, хоть блюдо и оказалось по-домашнему вкусным. Алекс неодобрительно посмотрел на нее, когда она отодвинула тарелку с почти нетронутой едой, но ничего не сказал. Сам же он выбрал корочкой хлеба всю подливку, будто его неделями держали впроголодь, и смешно причмокнул губами. Ольга не удивилась бы, если бы Алекс попросил добавки. Но он отодвинул чистую тарелку и подтянул к себе стакан с вишневым компотом и блюдце со сладким пирожком. Ладно, пусть ест.