Наваждение какое-то! Они так могли, он — нет. Даже после полицейского из реальности «Б».

Оставался только первый, самый трудный путь — убеждение, и самих народовольцев, и всего общества, пока оно не изменит отношения к революции.

Если он предотвратит покушение 1 марта, что будет дальше? История изменится. Он не будет знать ни имен, ни планов новых убийц. Стать императору телохранителем-невидимкой? Почетно, конечно, но сколько лет это продлится? На личной жизни придется поставить крест, Ирину забыть. Может, вообще оставить эту затею, пусть все идет, как шло. А молочное желе? А дети, которых они с Ирой должны родить? Или черт с ним, в этот раз он царя спасет, а там — как получится. Путь все быстрее закончится, все равно выбора нет… Но, как говорил герой известного фильма, «лучше, конечно, помучиться». На том Дэн и порешил.

Сомнениями он делился не только с Зинкой и ее командой. В его жизни появился человек, принимавший к сердцу его проблемы ближе, чем он сам.

Уже больше недели он жил у Ирины, точнее, у ее бабушки.

Работа была окончательно выброшена из головы. В ней остались только карие глаза, народовольцы, влажные губы, император, страстное дыхание любимой, покусывающей мочку его уха, ее запах, невозможность оторваться от восторга и упоения, революция и амебы с их астероидом, будь он неладен!

Ирина изумлялась своему счастью, столько лет сидевшему за столом напротив. Она боялась упустить и один его миг, наслаждалась и горевала по уходящим моментам. Женская мудрость, сотворенная миллионами лет эволюции, подсказывала, что все проходит… а может и оборваться в одно мгновение, когда Денис в очередной раз отправится спасать мир.

Она изучала историю вместе с возлюбленным, и сердце ее сжималось:

— Они не поверят тебе, Денис. Они — фанатики. Смотри… в Катехизисе: «Революционер презираетобщественное мнение. Онпрезирает и ненавидит во всех ея побуждениях и проявлениях нынешнюю общественнуюнравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему». Они убьют тебя, если поймут, что ты — преграда на пути.

— Замучаются пыль глотать! Меня пробовали убить ребята покруче… опять же, если что, амебы починят.

— Зря ты их недооцениваешь. Они не боятся собственной смерти, твою жизнь и в грош не поставят. Слушай, да ведь шахиды, которые у нас метро и автобусы взрывают, ничем не отличаются, только у одних религия — революция, а у других — ислам, и все против нашего государства. Блин, как оно вообще до сих пор существует!

— Если они вправду за счастье народа и величие России готовы умереть, я их смогу убедить. Они еще «Катехизис контрреволюционера» напишут, и с ним снова в народ сходят. Попомни мое слово! Только так и можно будет царя спасти.

— А если не напишут? Если им революция ради революции нужна?

— Если ради революции, то вот этими руками… — Дэн показал свои чугунные кулаки. Они дрожали.

Приходила ночь, и тревоги отступали. Наступала молодая страсть. Ирине нравилось быть пушинкой в руках Дэна, ей казалось, что она летает, когда он по ее просьбе становился невидимым. При этом стоило ей закрыть глаза, и невидимка тут же появлялся рядом — теплый, сильный, СВОЁ…

Как-то раз Дэн вынес ее на кухню завтракать, забыв «включить изображение». Бабушка выронила тарелку, потом вставную челюсть и под конец — сознание.

Ирина потратила много сил, убеждая бабулю, что та просто начиталась «Мастера и Маргариты», а внучка — никакая не ведьма и летать не умеет.

***

С Богдановичем сговорились, что завтра в полдень на площади Николаевского вокзала и углу Лиговского к Дэну подойдет связной и отведет на встречу с Кибальчичем. Пароль — (Дэн сильно смеялся, но согласился) «вы интересовались купить славянский шкаф», ответ — «да, где можно посмотреть?»

Дэн остановился в нумерах неподалеку, поэтому на встречу пришел раньше срока.

Как и предполагал, связной к нему не подошел. Выждав приличные полчаса, Дэн двинулся по Невскому в сторону Зимнего дворца. Он уже «отсканировал» окружающих и выявил наблюдателей. Один шел у Дэна сразу за спиной, а второй метрах в десяти, им поручили выяснить, куда направится объект наблюдения.

«Детский сад» — пробурчал Дэн себе под нос, «выключил» шпионам зрение, и тут же «выключил изображение» себе. Длилось это меньше секунды. Дэн прислонился к стене дома и наблюдал, как мечутся прозревшие преследователи. Они кинулись в одну подворотню, вернулись вверх по проспекту, заглянули в другу, потом разделились, один обшаривал дворы на этой стороне Невского, второй — на противоположной. Дэн следовал за ними, стараясь не упустить из виду. Когда шпики окончательно убедились, что потеряли «объект», они скорым шагом двинулись в сторону Лиговки, вышли на набережную Обводного канала, и, петляя узкими улочками, добрались до дома 17 на улице 1-ой роты. Дэн знал, что здесь живут Желябов с Перовской. Захотел тут же и поговорить, но понял, что, только испугает их, загнав в более глухое подполье, где потеряет след.

Он развернулся, дошел до Садовой и направился в сырную лавку Кобозева. Здесь паковали чемоданы.

Дэн без ненужных деталей рассказал рыжему Богдановичу о происшествии, подчеркнув, что только что был у дома Желябова. В душе заговорщика было полное смятение. Он уже понял, что высокий господин не из полиции, но кто он — такой всезнающий и могущественный — здесь мысли террориста путались.

— Не надо меня бояться, — убеждал Дэн, — просто организуй встречу, как договаривались, тогда и решите, нужно ли прятаться по щелям. Ты же видишь, я могу один голыми руками вас всех взять, но не трогаю, хочу по-хорошему…

Новую встречу назначили на следующий день.

***

Кибальчич оказался молодым парнем с густой бородой и острым умным взглядом.

Бороды революционеров сбивали Дэна с толку. Солидные мужи на портретах, борцы с самодержавием, в жизни оказались сопляками до тридцати лет. Дэн решил обходиться с ровесниками без церемоний, в конце концов, он бился за жизнь человечества, поэтому сразу приступил к делу:

— Я прибыл из будущего.

— Это в какой губернии, не припомню? — насмешливый взгляд.

— Зря смеешься. Я из 20.. года, из того времени, где от тебя только мемориальная доска осталась…

— Простите, сударь, разве я давал основания для фамильярности?! Мы с вами детей не крестили, на брудершафт не пили. И к чему эти бредни о будущем времени?

— К тому, уважаемый, что в этом времени тебя знают не столько как террориста, придумавшего «гремучий студень», сколько как ученого, разработавшего схему реактивного летательного аппарата для космических перелетов. В наше время такие аппараты называют ракетами. Ты, я