– «Это моя жизнь!»6 – орал художник. – И плевать! Слышишь, Яна? Плевать на всех! Они не отнимут это! Никогда не отнимут у меня свободу!

Я залилась смехом, откидываясь назад. Его сильные руки подхватили меня за талию и притянули к себе. Я повернулась к Константину лицом и, положив руки на его плечи, поцеловала в чувственные губы. Первая. За столько лет я целовала мужчину сама. Захотела целовать.

Внутри меня будто образовался воздушный шар, который поднимал выше и выше над землей, оставляя проблемы и невзгоды очень далеко.

Константин переместил губы на мою щеку, потом коснулся губами моей шеи, участив дыхание и сбив пульс. Хорошо. Мне с ним хорошо.

Вдруг, вспышками в темноте, кадры из прошлого.

– Нет, – сорвался с моих губ жалостливый полушепот. Я уперлась руками в грудь Константина, оттолкнув изумленного художника.

Не он. Со мной был не он, а…

– Яна?

– Пожалуйста… не надо.

Константин отстранился, обеспокоенно глядя на меня. Читает, словно открытую книгу. Скажет сейчас что-нибудь, что попадет в самое сердце. Разгонит, как тучи, старые тревоги. Но Костя молчал.

Я закусила губу. На языке чувствовалась металлическая на вкус кровь.

– Прости, – сказал Костя. – Я хотел… Не знаю. Забыть все.

Я не ждала признаний в любви или хотя бы слов о том, что ему симпатична, но, услышав такой ответ, почувствовала себя вещью. Будто я была сигаретой, с помощью которой он снимал стресс. Но следом меня уколола совесть, прогоняя всякую обиду. Я хотела, чтобы Константин помог мне, и мне не нужно продолжение. Я не хотела продолжения. Я боялась.

– Прости, – повторил он.

– Мне нужно идти, – стараясь не смотреть на его растерянное лицо, пробормотала я. – Рада, что мы все выяснили.

– Яна, – он ухватил меня за руку, прожигая кожу теплыми пальцами. – Мне хочется показать тебе мой мир. Ну, вдруг ты захочешь… Продолжить.

Я замерла, наслаждаясь ощущениями тепла в своей ладони. Нет, я не могу ошибиться. Между нами что-то есть. Искра. Дело в том, что на данный момент ни я, ни он не хотим в этом признаться.

– Конечно, – прошептала я. – Встретимся завтра на том же месте.

– В то же время, – закончил Константин, улыбаясь.

Я не ответила.

Теперь я безработная, и мысль о том, что придется провести целый день наедине с собой, до дрожи пугала. Последние четыре года я только и делала, что бегала от самой себя: я работала, училась, помогала подругам – все что угодно, лишь бы перестать думать о жизни в Лондоне. Существование по расписанию не оставляло времени на самокопание. А тут судьба предоставляет мне все условия для воспоминаний о старой ране. Но я не готова.

– Яна?

Я подняла голову и посмотрела на Костю с мольбой во взгляде.

Ты хорошо чувствуешь меня, ты понимаешь…

– Если хочешь, – начал Коэн негромко, – можем встретиться раньше и пообедать. Как насчет итальянской кухни?

Он читает мои мысли! Он меня насквозь видит!

– В два? – убрав прядь волос с моего лица, спросил Константин.

Вспомнив о неестественном распорядке дня свободного художника, я поняла, что он идет на великий подвиг, поэтому поспешила согласиться.

– С удовольствием. Запиши мой номер.

– Отлично, – на его лице появилась улыбка. – Тебя проводить?

– Нет, – чувствуя, как щеки начинают пылать, промямлила я. – Мне недалеко. Спасибо… Спасибо за встречу. И за приглашение пообедать.

– Оденься завтра удобно, – кивнул на мою юбку и каблуки.

Я смущенно улыбнулась в ответ.

Константин помялся с ноги на ногу, потом поцеловал меня в щеку и зашагал прочь, напевая очередную песню Bon Jovi.

Константин

«Каждый раз, когда я смотрю на тебя, детка, я вижу что-то новое, что восхищает меня больше, чем раньше, и делает тебя еще желаннее»7, – напевал я, удаляясь прочь от моста.

Губы горели, в голове калейдоскопом из воспоминаний показывались картинки сегодняшнего вечера. В груди трепетало что-то горячее.

Мне не хотелось влюбляться в Яну. Мне не хотелось влюбляться. Мария выжгла мое сердце, и я не рассчитывал, что способен на теплые и трепетные чувства. Тот факт, что рядом с Яной я был живым, ставило меня в тупик. Я четыре года топил свое сердце в похоти, алкоголе, никотине и злости. Я только и делал, что убивал любые чувства, стоило им возродиться во мне, подобно фениксу. Я едва не сломал себе пальцы, дабы не рисовать, но знал – потребность осталась и жгла изнутри раскаленным железом. Но Яна… Ее образ вернул мне вдохновение, ее поцелуй – воскресил меня. Она, того не ведая, лечила мои раны.

Я у Яны в долгу, и помочь ей почувствовать свободу – самое меньшее, что я мог сделать для нее. Я уверен: Яну что-то гложет, съедает изнутри, уничтожает по крупинкам. И я надеялся, эту рану можно вылечить свободой. Иначе придется браться за тяжелое оружие – любовь.

Константин

– Я посплю у тебя?

Питер взъерошил темные кудри и, приоткрыв рот, уставился на меня заспанными глазами. Его удивление сменилось обидой.

– И тебе привет, Константин. С возвращением, хотя я и знать не знал, что ты в Москве. Спасибо, что позвонил, обрадовал… Ах, черт, ты ведь не звонил, а просто заявился на мой порог спустя четыре года молчания!

Я, игнорируя сарказм друга, просочился в коридор его «двушки». Питер недовольно цокнул языком, но усмехнулся. Этот парень не умел долго злиться. Он закрыл за мной дверь и съязвил:

– Добро пожаловать.

После встречи с Яной я несколько часов бродил по центру города – вдохновлялся, рисовал, думал. А потом, в приподнятом настроении, поехал на станцию метро «Новогиреево», искренне надеясь, что Питер Монро никуда не переехал.

Мне тяжело далась разлука с другом, но я боялся ему звонить: Мария наверняка подняла все связи, чтобы найти меня, поэтому я сменил на четыре года не только адрес и имя, но и номер телефона. Теперь же… я не боялся. В голове прочно поселились слова Яны: «Они не достанут тебя, если ты не позволишь». Не позволю.

У Питера узкое, бледное лицо, светло-голубые глаза, а губы тонкие, вечно улыбаются – оттого невозможно разобрать истинное настроение художника, – волосы черные, с проседью; тело худое, угловатое. Друг ничуть не изменился, лишь постарел – в уголках глаз добавилось лучиков-морщинок. Квартира Монро также осталась неизменной – много хлама и стойкий запах гуаши.