Поскольку ваш мозг постоянно занят получением бессмысленной информации, ее интерпретация означает, что ваш нейронный процесс — всегда действующий инструмент взаимодействия. Это объясняет чудесную пластичную, изменчивую и способную к развитию природу вашего мышления.

Итак: измените окружающую среду, и вы измените мозг.

Это одновременно и проявление, и важность взаимодействия с миром.

Только не трансформируйте его чересчур, потому что, с точки зрения эволюции и естественного отбора, слишком много неизвестности ведет к невозможности как следует приспособиться, а это плохо. Измениться слишком — относительное понятие: что для новичка «слишком», то может почти ничего не значить для опытного участника. Подумайте о разнице: что такое пробежать километр для человека, привыкшего к сидячему образу жизни, и для тренированного спортсмена. В зависимости от тела и разума два объективно одинаковых опыта на деле оказываются абсолютно разными. Понять, где вы находитесь, и определить, насколько конкретно нужно меняться именно вам, — одна из самых сложных задач, с которыми мы сталкиваемся. Позже мы коснемся ее в этой книге.

Чтобы научиться отклоняться от нормы, используя новые методы, необходимо принять удивительную неразбериху проб и ошибок, и бóльшая часть этого взаимодействия берет начало из трудностей, с которыми вы сталкиваетесь в окружении. Каждое великое движение мастера — это определенно… движение, означающее сильно побудительный контекст, наполненный возрастающими трудностями и свободными экспериментами, которые всё двигают вперед. То же самое верно для технологии. Гаджеты и приложения объединяют и расширяют виртуальный и физический миры, создают из них новый и целостный. Но и те и другие в наше время меняются стремительно, почти ежедневно. Это происходит из-за огромной, подчас несущейся на полной скорости культуры (читайте: социальной среды) вовлеченности, которая определяет работу технологий и кластеров стартапов. За каждым успехом стоят эпические истории проб и ошибок, аналогично и для каждой ситуации с провальным концом. (Но о раскрученном в нашей культуре идоле «провала» позже.) Центральное значение взаимодействия как средства (или способа) видеть иначе выходит за пределы рассказов о триумфе в искусстве и коммерции. Это также подтверждено нейрофизиологией.

Когда я учился на последнем курсе Калифорнийского университета в Беркли, моим наставником была удивительная, чудесная женщина по имени Мариан Даймонд. Именно благодаря ей я стал нейрофизиологом — вместо того чтобы прогуливать уроки и играть в футбол, из-за чего меня чуть не выгнали из колледжа. Это была первая женщина, которая получила степень доктора наук по анатомии в Калифорнийском университете в Беркли, поэтому о ней точно можно сказать, что она с 1950-х годов отклонялась от принятой нормы, стремясь к новому. Когда я там учился, о Мариан знал весь вуз, потому что в первый день каждого семестра она приносила в аудиторию человеческий мозг. И я стал свидетелем этого. Все происходило ровно так, как в снятом про нее документальном фильме: седые волосы, стильный строгий голубой костюм, очки, хирургические перчатки… В таком виде она выходит к столу, держа в руках шляпную коробку, и достает оттуда… человеческий мозг. И под всеобщие восторги и смех полной аудитории язвительно замечает: «Когда видишь дамочку со шляпной коробкой, никогда не знаешь, что там внутри». Затем она поднимает влажный желто-серый предмет так, чтобы его было видно всем, и произносит: «Именно так в своих мечтах вы выглядите изнутри».

Вдохновившая меня Мариан была настоящим учителем, который показывал не что надо увидеть, а как смотреть. Она считала себя одной из первых исследовательниц практической пластичности мозга. Большинство ученых первой половины XX века склонялись к мнению, что мозг — это нечто статичное… вы получаете мозг, который дан вам генетически, и ничего с этим не поделаешь. Удачи! Но Мариан с коллегами провели исследования и эксперименты и показали, что эта точка зрения неверна. Разум сочетается с окружающей средой — и к добру, и не к добру. Кора головного мозга становится более сложной в «обогащенной» среде и менее сложной — в «обедненной».

Мариан очень интересовалась строением головного мозга в зависимости от среды обитания, и это привело ее к изучению изменений мозга у крыс в «обогащенной» среде. Эксперимент проходил так: несколько крыс посадили в большие клетки с «обогащенной» средой — там находились «предметы исследования» для крыс, их регулярно меняли или добавляли к ним новые. Других посадили в маленькие клетки с «обедненной» средой, то есть без каких-либо игрушек, возбуждающих интерес животных. Через месяц, проведенный в таких условиях, у крыс извлекли мозг для наблюдения и анализа. Мариан обнаружила неопровержимые доказательства того, что мозг формируется не только в процессе развития, но и на протяжении всей жизни, он готов к новым открытиям в восприятии [23].

Если вы не даете своему гибкому мозгу интересных и сложных задач, он привыкает к простому и тупеет. В конце концов клетки мозга — дорогое удовольствие, поэтому неплохо бы сберечь силы. И напротив, если вы заставляете его решать сложные задачи, он отвечает на этот запрос симметрично и адаптируется. Мариан и коллеги обнаружили, что такая способность соответствовать обогащает физическую структуру мозга через высвобождение стимуляторов роста, что ведет к росту клеток и связей между ними.

Темный, разрушительный эффект заметен, когда человека помещают в обедненную среду. В конце 1980-х — начале 1990-х годов на Западе были опубликованы фотографии условий, в которых жили румынские сироты: они повергли в ужас весь мир (ранее Румыния была наглухо закрытой страной коммунистического блока, где правил Чаушеску). Дети (многие из которых были прикованы к кроватям) жили в плотно набитых комнатах, недоедали, подвергались жестокому обращению — их выводили в санузел, где оставляли лежать иногда даже в смирительных рубашках. Они росли в крайне обедненной среде, в ужасных условиях, которые даже трудно представить. Практически отсутствие общения, большое количество запретов и ограничений привели к снижению их познавательных способностей, не говоря уже об эмоциональных и психологических проблемах. После того как детей забрали из убогих воспитательных учреждений, провели исследование их неврологического развития. Выяснилось: в некоторых аспектах мозговой субстрат поведения в конечном счете достигал уровня нормы. Однако зрительная память, а также способность контроля и сдерживания реакций все еще отставали от нормальных показателей.

Это напрямую связано с воспитанием: и на индивидуальном, и на коллективном уровне существует множество неправильных принципов. Мы уже привыкли слышать о таких болезненных проблемах, как избалованность и чрезмерная родительская опека, и уверены, что именно эти тенденции в обществе и есть наши главные сложности. Однако я как нейрофизиолог озабочен другими затруднениями, нежели теми, которые обсуждаются в популярных дебатах. Важно понимать, что именно нужно ребенку для полноценного развития головного мозга, и, работая сообща, создать среду, в которой дети могли бы развиваться лучше. Возьмем жесткие санитарные нормы, принятые в нашем обществе. У меня есть дети, и вы, вероятно, думаете, что следующее предложение будет начинаться со слов: «Когда я был ребенком, мы часто ходили в школу пешком несколько километров по колено в снегу в чем мать родила!» Но я совсем не к этому веду.