Еще слишком рано. Генри, наверное даже не вставал пока. Ноне возвращаться же опять в постель! Любовь, утро, растущее напряжение,неизвестность манили ее. Соседнюю комнату отвели тете Сибил, и Нэнси решительноотправилась туда.

Тетя, на ее счастье, не спала. Она задумчиво разглядывалапространство прямо перед собой.

— Я думала, ты спишь, — не очень удачно началаразговор Нэнси. — Знаешь, я ведь никогда не видела, как ты спишь.

— Тебе повезло! — откликнулась Сибил. — Разты здесь, значит, тебе что-нибудь нужно — хотя бы просто поговорить.

Нэнси, накинув тетин халат поверх своего собственного,уселась и немножко жалобно посмотрела на тетку.

— Тетя Сибил, — начала она, — а ты на меня необижаешься?

— А надо? — спросила Сибил.

— У тебя глаза все время танцуют, — сказалаНэнси. — Скажи, пожалуйста, я что, действительно прихожу к тебе толькотогда, когда мне что-нибудь от тебя нужно?

— Ну что ж, — медленно проговорила Сибил, если тыспрашиваешь серьезно, то ответ в общем будет утвердительным. — Она хотеладобавить, что вполне довольна таким положением дел, но увидела по лицу Нэнси,что племянница чем-то обеспокоена, и умолкла.

— Я не хочу поступать так по-свински, — заявилаНэнси. Сибил сочла заявление риторическим и промолчала. — Но я же неполная эгоистка, правда? — с надеждой спросила Нэнси.

— Я вовсе не думаю, что ты такая уж эгоистка, спокойносказала тетка, — просто ты никого не любишь.

Нэнси взглянула на нее, скорее озадаченная, чемрасстроенная.

— Не люблю? Но я ведь правда очень люблю и тебя, ипапу, и Ральфа.

— И Генри? — уточнила Сибил.

— Ну, Генри, — Нэнси вспыхнула, — это другое.

— Увы! — с сожалением пробормотала Сибил, но вголосе ее слышалась ирония.

— Почему это «увы»? — переспросила Нэнси. —Тетя Сибил, ты что же, хочешь, чтобы я ко всем относилась так же, как к Генри?

— Ну, с небольшими оговорками, — почему бы и нет?А тебе так не кажется?

— Что же мне, и к двоюродной бабке Генри, или кем онатам ему приходится, так же относиться, как к нему? — Нэнси начала фразу ссарказмом, но закончила совершенно растеряно. Сам вопрос, как нередкослучается, уже содержал ответ. За Нэнси ответило ее сердце; вопрос обнажилэмоцию, она-то и стала ответом. Любить…

— Но не могу же я, — воскликнула Нэнси, —открыть вот это, — она прижала руку к сердцу, — всем и каждому. Этогопросто нельзя сделать! Оно живет только для него.

— Не совсем так, — сказала Сибил. — Оно живетдля себя и в себе. Ты можешь просто позволить ему вернуться к вечным истокам.

Нэнси поразмыслила.

— И тогда я стану любить даже Джоанну?

— Если ты разрешишь этому завладеть тобой целиком иполностью, — сказала Сибил, — твое сердце само за тебя все сделает.Ты и не представляешь, как много оно может. Думаю, тебе стоит попытаться.

— Правда? — вспыхнула Нэнси, но тут же вздохнула изаговорила совсем другим тоном. — Знаешь, меня восхищают такие разговорыперед завтраком. Тебе бы миссионером быть, тетя Сибил, и служить заутреню дляканнибалов где-нибудь на острове в южных морях.

— Тогда их завтрак, — торжественно произнеслаСибил, — проходил бы особенно весело в ожидании звона колокола,призывающего к началу службы. Если бы только у меня был колокол.

— Ну, у тебя был бы не только колокол, —подхватила Нэнси, — а еще целая коллекция раковин каури, много-многовяленых бананов, и вечерние службы под открытым небом на берегу моря. А мы сГенри свесились бы с борта парохода, на котором поплыли бы в свадебноепутешествие, и твой голос донесся бы к нам по воде, и в нас пробудилась бы —что там должно пробуждаться в такие минуты? Ах да, ностальгия, — и мывпали бы в сентиментальность. А отец сказал бы: «Ну уж, эта Сибил»… Что ж,спасибо за участие в судьбе несчастной сиротки. — Она пылко поцеловалатетку. — Правда, спасибо. — И исчезла.

День шел своим чередом, и до самого обеда не случилосьничего неожиданного. Они осмотрели дом, а после второго завтрака отправилисьгулять. Около полудня из деревни доставили «Тайме», и м-р Кенинсби занялсяизучением новостей. Нэнси и Генри появлялись и вновь исчезали; Сибил гуляла,отдыхала, разговаривала, и молчала тоже, не уставая созерцать мир вокруг с безмятежнойрадостью. Но вот после обеда и кофе в разговоре возникла пауза, которой тут жевоспользовался Аарон Ли.

— Мой внук думает, — обратился он к гостям, —что вас может заинтересовать одна диковинка в нашем доме.

— Наверняка, что бы это ни было… — ответил м-рКенинсби, после обеда ощутивший склонность со всеми соглашаться.

Нэнси тихонько уточнила у Генри:

— Он об этом говорит? Генри кивнул. Аарон поднялся.

— В таком случае, попрошу следовать за мной. — Оннаправился к выходу. М-р Кенинсби неторопливо последовал за сестрой; он и неподозревал, что атака на его драгоценную колоду Таро уже началась. Онипересекли комнату Аарона и оказались перед запертой внутренней дверью. Стариквставил ключ в замочную скважину и, прежде чем повернуть его, окинув взглядомсобравшихся, произнес:

— Генри сказал, что у вас есть одна совершенноособенная колода наших цыганских карт, поэтому, возможно, вам будет интересноэ-э… посмотреть. Полагаю, колода весьма редкая, а вот это, — он открылдверь, — это, по-моему, еще более редкая вещь.

Генри, стоявший позади гостей, посмотрел на деда поверхголов с легким беспокойством. Ему долго пришлось уговаривать Аарона показатьтанцующие фигурки чужакам; дед согласился, только когда увидел, что иначе несможет найти достаточно веских для м-ра Кенинсби причин расстаться с егодрагоценными картами. На самом деле один день, проведенный в обществе м-раКенинсби, оказался весомее всех доводов Генри. И, самое главное, наконец-то унего в доме оказались карты Таро — необходимый для смертных ключ к фигуркамВеликого Танца. Под маской учтивости и гостеприимства шевелились алчность ивражда; Аарон ненавидел собственное двуличие, но другого способа достичьжелаемого не находилось.

Нэнси ощутила беспокойство Генри, но причину не поняла.

— Дорогой, — шепнула она, — ничего, если мыпосмотрим? Но если ты считаешь, что не стоит, то давай уйдем отсюда.

— Ты должна увидеть, — ответил он в полный голос ибыстро, — ты — в особенности. И остальные тоже затем они здесь иоказались.