— Вернись к боли, — говорит Тайлер.

Это вроде направленной медитации, такой, как в группахпсихологической поддержки.

Даже не думай о слове «боль».

Направленная медитация помогает больным раком, — поможети мне.

— Посмотри на руку, — говорит Тайлер.

Не смотри на руку.

Не думай о словах «жечь», «плоть», «ткань» или«обугливаться».

Не слушай собственный плач.

Ты в Ирландии. Закрой глаза.

Ты в Ирландии тем летом после окончания колледжа, и тывыпиваешь в пабе возле того замка, к которому каждый день прибывают полныеавтобусы американских и английских туристов поцеловать Камень Бларни [6].

— Не блокируй это, — говорит Тайлер. — Мыло ичеловеческие жертвоприношения идут рука об руку.

Ты покидаешь паб в потоке людей и идешь сквозь капающую,влажную, гудящую автомобилями тишину улиц, только что омытых дождем. Ночь. Тыдобираешься до замка Бларнистоун.

Полы в замке съедены гнилью, и ты взбираешься по каменнымступенькам, и темнота с каждым твоим шагом вверх сгущается по сторонам. Всетихо поднимаются для утверждения традиции своего маленького акта возмездия.

— Слушай меня, — говорит Тайлер. — Откройглаза.

— В древние времена, — рассказывает Тайлер. —Человеческие жертвоприношения совершались на холме над рекой. Тысячи людей.Слушай меня. Совершался обряд, и тела сжигали в пламени.

— Можешь рыдать, — говорит Тайлер. — Можешьпобежать к раковине и подставить руку под воду, но сначала ты должен признать,что ты глуп и ты умрешь. Посмотри на меня.

— Однажды, — говорит Тайлер. — Тыумрешь, — и пока ты не признаешь это, ты бесполезен для меня.

Ты в Ирландии.

— Можешь рыдать, — говорит Тайлер. — Нокаждая слеза, падающая в хлопья щелока на твоей коже, вызовет ожог, как отсигареты.

Ты в Ирландии, тем летом, когда окончил колледж, и,наверное, именно тогда тебе впервые захотелось анархии. За годы до того, каквстретил Тайлера Дердена, за годы до того, как полил свой первый «креманглез», — ты уже узнал про маленькие акты возмездия.

В Ирландии.

Ты стоишь на платформе у верхних ступеней лестницы.

— Мы можем взять уксус, — говорит Тайлер. — Инейтрализовать ожог, но сначала ты должен сдаться.

«После жертвоприношений и сожжений сотен людей», —рассказал Тайлер, — «Тонкие белые струйки сползали с алтаря и стекали посклону в реку».

Прежде всего, нужно достичь крайней черты.

Ты на платформе ирландского замка, всюду по ее краям —бездонная темнота; и впереди тебя, на расстоянии вытянутой руки — каменнаястена.

— Дождь, — рассказывает Тайлер. — Вымывалпепел погребального костра год за годом, — и год за годом сжигали людей, идождевая вода, просачиваясь сквозь уголь, становилась раствором щелока, а щелоксмешивался с растопленным жиром от жертвоприношений, и тонкие белые потокижидкого мыла стекали по стенкам алтаря и, затем, по склону холма к реке.

И ирландцы в окружающей тебя темноте вершат свой маленькийакт возмездия, — они подходят к краю платформы, становятся у краянепроницаемой тьмы и мочатся.

И эти люди говорят: «Вперед, отливай, пижон-америкашка,мочись густой желтой струей с избытком витаминов». Густой, дорогостоящей иникому не нужной.

— Это лучший момент твоей жизни, — говоритТайлер. — А ты витаешь неизвестно где.

Ты в Ирландии. О, и ты делаешь это. О, да. Да. И тычувствуешь запах аммиака и дневной нормы витамина B.

«И после тысячелетия убийств и дождей», — рассказывалТайлер, — «Древние обнаружили, что в том месте, где в реку попадало мыло,вещи легче отстирываются».

Я мочусь на камень Бларни.

— Боже, — говорит Тайлер.

Я мочусь в свои черные брюки с пятнами засохшей крови,которые не переваривает мой босс.

Ты в арендованном доме на Пэйпер-Стрит.

— Это что-нибудь да значит, — говорит Тайлер.

— Это знак, — говорит Тайлер. Тайлер просто полонполезной информации. «В культурах без мыла», — рассказывает Тайлер, —«Люди использовали свою мочу и мочу своих собак, чтобы отстирать белье и вымытьволосы, — из-за содержащихся в ней мочевины и аммиака».

Запах уксуса, и огонь на твоей руке в конце длинной дорогиугасает.

Запах щелока и больничный блевотный запах мочи и уксусаобжигает твои раздутые ноздри.

— Все эти люди были убиты не зря, — говоритТайлер.

Тыльная сторона твоей кисти набухает красным и блестящим,точно повторяя форму губ Тайлера, сложенных в поцелуе. Вокруг поцелуяразбросаны пятна маленьких сигаретных ожогов от чьих-то слез.

— Открой глаза, — говорит Тайлер, и слезы блестятна его лице. — Прими поздравления, — говорит Тайлер. — Ты на шагприблизился к достижению крайней черты.

— Ты должен понять, — говорит Тайлер. —Первое мыло было приготовлено из праха героев.

«Подумай о животных, на которых испытывают продукцию».

«Подумай об обезьянах, запущенных в космос».

— Без их смерти, без их боли, без их жертв, —говорит Тайлер. — Мы остались бы ни с чем.

Я останавливаю лифт между этажами, а Тайлер расстегиваетремень. С остановкой кабины перестают дрожать супницы на столовой тележке, ипар грибовидным облаком поднимается к потолку лифта, когда Тайлер снимаеткрышку с суповой кастрюли. Тайлер начинает разогреваться и говорит:

— Отвернись. Мне никак, когда смотрят.

Вкусный томатный суп-пюре с силантро и моллюсками. Междувкусом того и другого, никто не учует что угодно из всего, что мы туда захотимдобавить.

Я говорю «быстрее», и через плечо смотрю на Тайлера,опустившего свой конец в суп. Это смотрится очень смешно, — вроде каквысокий слоненок в рубашке официанта и галстуке-бабочке хлебает суп своиммаленьким хоботом.

Тайлер говорит:

— Я же сказал — отвернись.

В двери лифта есть окошко размером с лицо, через которое ямогу обозревать коридор банкетного обслуживания. Кабина стоит между этажами,поэтому я вижу мир с высоты тараканьих глаз над зеленым линолеумом; и отсюда, стараканьего уровня, зеленый коридор тянется до горизонта и обрывается вдали,заканчиваясь приоткрытыми дверями, за которыми титаны огромными бочками пьютшампанское со своими гигантскими женами, и утробно ревут друг на друга,украшенные бриллиантами невообразимых размеров.