Ну вот, а теперь можно набирать себе охрану, потому что теперь это не будет выглядеть подозрительно. И можно привередничать во время переговоров, навязывая свои условия.

Теперь директор может все. Потому что его чуть-чуть не убили.

Совсем чуть-чуть…

– Как он себя чувствует?

– Неважно.

– Когда можно будет продолжить допрос?

– Не раньше чем через несколько дней…

После того, с “сывороткой правды” в кровотоке и мухами в голове, допроса Посредник очухался только через неделю. Не врал мужик в белом халате, когда говорил, что используемое “лекарство” далеко не аспирин. И даже не водка, после которой на следующий день голова болит. Здесь голова болела не день и не два. И не только голова…

Каждый день ему вкалывали обезболивающее, после которого становилось легче, становилось почти хорошо. Боль отступала, и на ее место приходило тупое, безразличное блаженство. Блаженство покоя и отрешенности от окружающего жестокого мира.

И лишь потом, спустя несколько дней, он заподозрил, что ему ставят наркотики. Все это время ставят наркотики, планомерно и сознательно превращая в наркомана. Он осознал это, когда однажды запоздали с очередным уколом. Буквально на несколько десятков минут, но он почувствовал, как напрягся, как запротестовал его организм. Которому нужен был этот укол, и не только для того, чтобы избавиться от боли. Уже не только для этого…

Ему нужен был укол как таковой!

Его превращали в наркомана, необратимо разрушая сознание. Они надеялись, что то, чего не получилось достичь сразу, путем единовременного впрыскивания в кровь лошадиной дозы “сыворотки правды”, можно будет добиться ежедневными вливаниями наркотика. Еще через неделю, две или три он будет готов ради очередной дозы на все. И тогда ни чувство долга, ни страх, ни опасение подставить под смерть своих близких его не остановит. Потому что он перестанет быть самим собой, он станет другим, совсем другим, с которым договориться намного легче…

Его поймали, поймали не сразу, но в конечном итоге все равно поймали!

Сволочи!..

Теперь нужно было что-то делать. Причем быстро. Чтобы успеть до того, как он окончательно утратит самоконтроль…

На следующий день “пациент” попытался отказаться от очередной инъекции. Он сказал:

– Ничего не надо. Я чувствую себя очень хорошо.

– Это вам только кажется, – вежливо объяснили ему. – На самом деле курс лечения необходимо продолжить.

– Я отказываюсь! – нервно повторил он. – Категорически!

– Дайте руку, иначе нам придется применить силу.

Они не хотели отказываться от своей идеи.

Когда игла вошла в вену, он, изображая приступ страха, резко дернулся. Шприц соскочил с иглы и упал на пол.

Его не стали поднимать. Просто взяли еще один шприц и еще одну ампулу. Дефицита в наркотиках они не испытывали.

Посредник расслабился, так как понял, что они все равно добьются своего. Так или иначе. Силой здесь сделать ничего нельзя.

Жидкость из шприца перетекла в вену. Стало хорошо и спокойно. И было приятно осознавать, что вечером, и еще завтра, и наверняка послезавтра можно будет получить новые уколы. И не придется даже за них платить…

Посредник закрыл глаза и отдался нахлынувшему на него чувству…

Несколько дней спустя сестра со шприцем не пришла. Не пришла утром. Не пришла в обед. Не пришла после обеда.

Совсем не пришла.

– Почему мне не ставят лекарство? – обеспокоено спрашивал он.

– Курс лечения закончен.

– Как закончен? Почему?..

– Ну вы же сами просили… Говорили, что чувствуете себя хорошо.

– Я ошибался. Я чувствую себя плохо. Очень плохо! Я прошу вас, поставьте мне укол… Ну хотя бы еще раз…

– Это зависит не от нас. Это зависит от вас…

Он согласился дать показания. Но согласился их дать только лично Президенту…

Информация пошла наверх.

“Пациента” переодели, причесали и перевели в другое помещение. Вновь назначили “курс лечения”. Но “лекарства” давать стали меньше, чем раньше, чтобы держать больного, на случай встречи, в здравом рассудке и твердой памяти. Потому что, когда она состоится, никто точно сказать не мог – не исключено, что придется ждать неделю, три или месяц…

Но неделю ждать не пришлось. Президент прибыл на удивление быстро, что свидетельствовало о его особом интересе к информации, которую мог дать Посредник.

– Что вы хотели мне сообщить? – спросил он.

– Я хочу говорить с вами с глазу на глаз. Президент кивнул.

Все быстро вышли из помещения. Остались лишь двое телохранителей.

– А они? – кивнул Посредник.

– Может, мне тоже уйти? – раздраженно спросил Президент.

Телохранители ничего не сказали и никак на начало разговора не прореагировали. Они выдвинулись вперед, прикрывая Президента от угрозы спереди, но не перекрывая ему обзор. Они контролировали ситуацию, но никому не мешали. Они были, но как будто не были. Что говорило об их высочайшем профессионализме.

– Что вы хотели мне сказать? – повторил вопрос Президент.

– Я хотел объяснить вам свою позицию…

– Не надо общих слов. Или вы будете говорить о том, что интересует меня, или разговора не получится.

Президент навязывал свой стиль общения. Возможно, он уже знал, что “пациента” посадили на иглу и со дня на день он должен был сдаться.

– Что вы можете сообщить мне по заговору офицеров? – задал главный вопрос Президент.

– То же самое, что было изложено в письме. Что ряд вступивших в сговор генералов пытаются подчинить себе предприятия оборонного комплекса.

– Как пытаются?

– Шантажом и угрозами.

– Подробнее.

– Подробностей я не знаю.

– Кто знает?

– Тот, кто непосредственно занимается расследованием данного дела.

– Кто им занимается?

– Не могу сказать.

– Кто может?

– Руководство.

– Как на него выйти?

– Не знаю… Разговор не получался.

– Вы оторвали меня от важных, от государственных дел только для того, чтобы говорить – не знаю? Это глупо. И невежливо.

Президент привстал, продемонстрировав, что утратил интерес к беседе, что готов уйти. Что уходит.

Телохранители качнулись в его сторону.