Они были очень одаренные, Тимур и Фая. Талантливые, серьезные и упорные в свои двенадцать лет. Можно было не волноваться, если что-то не получалось хотя бы у одного из них. Брат с сестрой терпеливо отрабатывали сложные пассажи, добивались легкости исполнения и только тогда делали перерыв на отдых. Но порой Вере Михайловне становилось не по себе, когда она ловила настороженный взгляд Фаины или откровенно злобный Тимура. Она говорила о них с Федором чаще, чем о других детях, говорила сбивчиво, не умея объяснить свои страхи, чем, как она видела, раздражала мужа. Федор считал, что она просто не может привыкнуть к ним. Что это пройдет со временем. Что, в конце концов, Тимур и Фаина, бывшие в детском доме с младенчества, просто повзрослели раньше других и поэтому скупы на улыбку и доброе слово. Но Вера Михайловна чувствовала в детях недоброе и ничего с этим поделать не могла. Только через два года после того, как они с Федором забрали детей из приюта, немного успокоилась. Тимур и Фая, хотя и ни с кем из детей особенно не сблизились, никого и не обижали. Как оказалось, зря она расслабилась: незадолго до поездки в Краков Тимур избил сестру. То, что произошло, сразу же попытались скрыть от нее и Федора все участники конфликта. Но правда неожиданно открылась через день после случившегося. Не выдержал Ромка, знавший их по детскому дому совсем недолго. Вера Михайловна давно уже заметила, как он поглядывает на Фаю. Из-за Ромки та и пострадала. «Мама Вера, он просто зверь! Я только сказал ей, что она красивая. А Фая улыбнулась. Тимур рядом стоял. И все. Я вышел за соком на кухню. А вернулся… Он так орал! Обозвал ее шлюхой. Это правда, что их мать проституткой была? Она их сама в дом малютки принесла, он так сказал. Правда? Он ударил ее по животу! Ногой! Чтобы она не рожала никогда! Как их мать! Чтобы не было у нее детей! – плакал Ромка, сжимая кулаки. – Я хотел ему врезать! Но он трус! Схватил Фаю за руку, рывком с пола поднял, оттолкнул меня и убежал! А Фая даже не плакала…» Вера Михайловна тогда только и подумала: «Вот оно… вылезло!» Не подвело ее чутье. Обозленный Тимур, на женщин обозленный, поэтому и на нее так смотрит… с ненавистью…

Некогда было разбираться, да и не хотелось перед поездкой. Она лишь Федору рассказала, но и ему, видно, уже не до разборок было: сам готовился к последнему разговору с ней.

А вернулись – тут с Катей беда…

Вера Михайловна поставила на плиту кастрюлю с мясом, вымыла овощи и посмотрела на Фаину.

– Поможешь мне с обедом, Фаечка?

– М… да, конечно, – Фая как обычно, сначала оглянулась на брата, а потом уже согласилась.

– Тимур, нужно сходить в магазин.

Тот кивнул.

– Список на столе, вот деньги, – Вера Михайловна протянула парню тысячерублевую купюру.

Она знала, что Тимур не принесет сдачу. Знала это уже по жадно сверкнувшему взгляду, который тот не сумел от нее скрыть. Ей почему-то всегда было стыдно напоминать о рублях, «скроенных» им от общего семейного бюджета. Но она продолжала доверять ему покупки, надеясь сама не зная на что.

Из прихожей, куда вышел Тимур, раздались голоса. «Вот и отец семейства», – Вера Михайловна вдруг поймала себя на мысли, что ее мало волнует бывший муж. Вот так. Именно не волнует. Словно и не столько лет вместе жили. Что при нем она все время думала о детях, что после его бегства. Не это ли он поставил ей в вину, уходя?

Он ничем не мог помочь, ее бывший муж. Так и сказал, виновато пряча глаза. Она видела, как тяготится Федор обрушившейся на него информацией о пропаже Кати. Он ерзал на стуле как школьник за партой в ожидании звонка на перемену. Ждал, когда же, наконец, можно будет встать и уйти, бросив на прощание что-то вроде: «Держите меня в курсе, мысленно я с вами». Впрочем, нет. Ее бывший муж не способен был на такие витиевато-вежливые фразы. Ему бы выдавить из себя что попроще. Например: «Если что, звони». И то бы славно. Вера Михайловна уже и сама ждала окончания его визита с нетерпением. Визита вежливости, без продолжения, чтобы думали о нем не совсем плохо.

– Я Косте позвоню, Вера. Сегодня же. Он поднимет все свои связи, – как-то неубедительно произнес Федор, вставая.

Вера Михайловна кивнула. Она и сама позвонила Косте, но говорить об этом ему не собиралась. Пусть звонит: конечно, кто же поможет, кроме армейского друга? Константин Юрьевич Лыков помог им удочерить Катю, потом Сару, потом достал денег на первую поездку на фестиваль в Австрию, потом и на вторую, третью, помог и с квартирой.

– Мама Вера, пришел Константин Юрьевич! – в кухню вбежал Семка, ведя за руку Лыкова.

«Слава богу!» – прочла Вера Михайловна на лице бывшего мужа, который в своем стремлении освободиться от тяжкого для него визита даже не заметил как встревоженно-ласково смотрит его друг на недавно еще бывшую ему, Федору, совсем не чужой женщину.

Телефон, поставленный на виброзвонок, надоедливо зудел в кармане куртки, но Алекс не торопился выходить на связь. Знал, кто звонит, потому и не отвечал. Он уже сообщил вчера, что все сделал, не мог не сообщить, заказчику нужно всегда докладывать вовремя. Чтобы не нервничал и не наделал глупостей. А в этот раз заказчик был особенно нервный. И если названивает, значит, не поверил.

Ему нужны были деньги. Не ему, а единственному дорогому для него человеку, бабушке. И Алекс соглашался на самую сложную работу.

…В день, когда ему исполнилось пятнадцать, в аварии на трассе погибли его родители. Отец, опытный водитель, лоб в лоб столкнулся с машиной ДПС. И все, конец. Детству, беззаботной жизни. Ни за кого не в ответе, всеми балован и любим был, и вдруг – два старика растерявшихся и он, школьник. Похороны, следствие, адвокат, разводящий руками и стыдливо прячущий не лишние для них рубли в свой бумажник. Вот почему-то этого адвоката он и запомнил недобро. За рубли отнятые? Помнит вопрос деда – как же патрульная-то машина на встречке оказалась? Свидетели же есть, и не один! И на схеме видно! Оказалось, что и свидетелей уж нет в деле, и схема, которую в суд представили, по-другому нарисована. И фамилия под ней начальника районного отдела ДПС. По чистой случайности такая же, как самого инспектора за рулем полицейской машины.

Позже выяснилось – родственники они близкие, начальник и инспектор.

Школу уже кое-как на троечки, но дотянул, глядя в умоляющие глаза бабушки и укоряющие деда. Пенсии у стариков грошовые, работать нужно было идти. Пошел на завод. А с завода куда – в армию. Здоровый был, в спортшколе дзюдо занимался, так его – в десантуру. Год отслужил, новая беда: деда убили. Напали в подъезде, ограбить вроде хотели. А что взять-то у него? Ножевое ранение, насмерть. Дали Алексу увольнительную. Бабуля, когда провожала, уговаривать начала, чтобы в город не возвращался, мол, делать ничего не умеешь, оставайся в армии. Мелькнуло тогда – что-то она не договаривает! Времени разбираться не было, уехал обратно в часть. Домой не скоро вернулся, после ранения…

Катя проспала и остаток дня, и всю ночь. Алекс не стал ее привязывать, будучи уверенным, что она даже не попытается бежать. Дом запер изнутри на замок, ставни и так были закрыты. Утром, проснувшись, съездил в придорожный магазин за свежим хлебом и йогуртами. Прихватил и коробку с овсяными хлопьями. Вернувшись, решил, что пора разбудить Катю и покормить. Тут же опять на себя разозлился – о чем думает?! Кончился он как профессионал, точно кончился!