А тут, через столько лет, влюбился впервые и так безнадежно. Но не лез, не светился у Бражниковых дома лишний раз, только бы ничем ее, Веру, не задеть. Видел, вся в музыке, Федора любит, Катю, как родную, и учеников своих. Нет места для него в ее сердце, он понимал. И не будет.

Помогал, чем мог. И не только потому что – ей! Сам не заметил, как влюбился и в дело ее жизни – музыку, научился слушать, понимать, словно и не твердили с детства, что медведь ему на ухо наступил. Он не знал ее вне музыки да и сомневался, могла бы она существовать без нее, но часто завидовал Федору, когда Вера, уставшая после репетиции или концерта, садилась рядом на диван, прикасалась головой к его плечу и на несколько минут закрывала глаза. Лицо становилось спокойным и беззащитным. Чуть отдохнув, тут же подхватывалась на кухню, чтобы приготовить всем чай. Он чувствовал себя в эти несколько минут ее покоя лишним в этой семье, хотя тут же, рядом, за столом сидели и Катя, и другие ее ученики.

Константин Юрьевич хорошо помнил тот день, когда закрыли студию при клубе речников. Вера позвонила сама, попросила о встрече. Рабочий день закончился, секретаря он отпустил. Как всегда, сам особенно домой не торопился, предвидя упреки и хмурые взгляды жены, работал спокойно, готовил материалы на завтра. А после звонка Веры забегал бестолково по кабинету, убирая лишние бумаги, стал искать в приемной у секретарши чашки с кофейником, вытряхивать в вазочку из надорванной упаковки найденное у той в столе печенье.

Когда Вера вошла в кабинет, сердце его на миг остановилось, потом кольнуло от жалости – до того больно было на нее смотреть. «Они сказали, что только домры им не хватает!» – горестно вскрикнула она и заплакала.

Не сдержался, дернулся к ней, на колени перед стулом, на краешек которого она присела, бухнулся. Обхватил за талию, куда-то в живот лицом уткнулся. «Не плачь! Только не плачь…» – шептал, боясь на нее посмотреть. И замер, когда ее руки к его уже лысеющей макушке прикоснулись. Она не говорила ничего, плакать перестала, но не отталкивала. Сколько времени прошло – минута, час? «Я не смогу без них, Костя! Что я скажу Славику, Генке? Чтоб они возвращались обратно на улицу? К шпане, которая курит дешевые сигареты и пьет дрянной портвейн? Они сбежали от такой жизни в своих семьях. У Славки вон отец не работает, выгнали, так он отыгрывается на парне, бьет! Славик в мать покойную пошел – и росточком, и хлипкостью. Ему хотя бы до армии полгодика дотянуть, а там уж в оркестр пойдет, я с военкомом договорилась. А Генке всего пятнадцать. Дома отчим, хоть и непьющий, а парня все время шпыняет. Мать Гены ко мне часто приходит, просит, чтобы только не выгоняла его из класса. Способности у Генки средние, но старается он! Костя, мы только сыгрались, оркестром звучим, сам же слышал! Разве это плохо?! И Катюша оттаяла, знаешь, как мальчишек жучит, будто старшая! А талантливая какая! Самородок!» – выговаривалась она, теребя его волосы.

«Я что-нибудь придумаю, Верочка!» – встал он с колен и поднял со стула и ее. Обнял за плечи, в глаза заглянул, а оторвать взгляда сразу не смог. А она смотрела с надеждой, слезы по щекам текли, а руки, положенные ему на грудь, не опускала. Плохо он соображал, колени подгибались, потом и вовсе в голове помутилось. Закрыл глаза, и в омут – в поцелуй бесконечный нырнул, ее за собой увлекая, обессиленную свалившимся на нее горем.

Единственный раз это было, но не стыдились оба, просто храня в воспоминаниях этот искренний чистый порыв.

Пошел Лыков тогда к ректору пединститута, уговорил, кое в чем помочь обещал, пригрел тот Веру Бражникову с учениками, аудиторию в корпусе для репетиций выделил.

И тогда же подал Лыков на развод – сил больше не было терпеть вздорность жены, да и слухи до него стали доходить о ее встречах на стороне. Ни ревности, ни злости не было, когда всю правду про любовника узнал, вещи велел собирать, да сына спросил, с кем остаться хочет. «С тобой, пап. Я без тебя не смогу!» – сам решил.

Через полгода, как стали они существовать при пединституте, отправились Бражниковы с ансамблем на фестиваль в Москву и привезли домой главную премию. Заговорили о них, пресса подключилась. Сам Роговцев[6] статью написал хвалебную, очень толковую. Радовался Лыков с ними вместе, словно родные они ему. А больше всего счастлив был, ловя на себе благодарный взгляд сияющих Верочкиных глаз.

Веру он больше не тревожил, но втайне ждал, когда еще подарит ему хоть одну такую встречу. Так и ждет до сих пор…

Лыков достал из папки документы и еще раз бегло просмотрел их. Когда его помощник принес эти выписки из архива, он глазам своим не поверил. По словам Веры, Катина мать, Эльза Шторм, была пьянью, а тут такое… Конечно, в те времена завербованным агентом органов безопасности мог стать кто угодно и помимо своей воли. Но как же она решилась родить ребенка от «подопечного»?

– Костя, кофе будешь? – в голосе Веры слышалась тревога.

– Нет, спасибо. Не суетись, сядь! Я нашел кое-что про мать Кати. И знаю теперь, кто Катин отец. Вот, почитай.

– Не сейчас, – она присела на стул и потерла виски. – Мне бы сейчас про саму Катю кто рассказал. Сутки прошли, а толку от поисков – ноль.

– Вера, Борин не зря интересовался ее отцом.

– Думаешь? Но Кате уже двадцать семь! Что, в старости воды некому подать, вот и вспомнил о ней? Маловероятно. Да и зачем похищать? Глупо как-то… Нет, отец ее, кем бы он ни был, здесь ни при чем. А мне почему-то все время вспоминается та девушка, погибшая в Кракове на глазах у Семки и Сары. Очень на Катю похожая девушка… Случайность? Там наезд был намеренный. И Катю не по доброй воле увезли. Как думаешь, связь есть?

– Я тебе и пытаюсь об этом сказать, Вера, только ты не слышишь! Наша Катя и Анка Хмелевская – сестры. Отец у них один – Казимир Викторович Хмелевский. И Эльза Шторм не просто спившаяся алкоголичка! Там темная история с прошлым родителей Кати… А ты спрашиваешь о связи между ними! Борин-то сразу это почувствовал, потому и попросил меня помочь с архивами.

– Костя! – остановила она его. – Костя! Мне страшно! Если кому-то помешала одна из сестер, то, вероятно, мешает и другая. Жива ли Катя?!

Он ошеломленно смотрел на Веру, которая озвучила его опасения. Он не хотел ее пугать, но с того самого момента, как отложил в сторону прочитанные документы, только об этом и думал.

– Верочка! Давай будем надеяться. На случай, на бога и на Борина. – Лыков взял ее руку и слегка пожал.

Карты уже снились по ночам. Он даже испытывал волнение, вскрикивал, просыпался и понимал – нет денег! А без тугой пачки дензнаков в этот закрытый клуб не попасть. Даже, если твой фейс давно известен каждой сторожевой морде на входе. Да и самому владельцу тоже. Глухая злость мешала Сергею сосредоточиться и подумать, у кого можно было б перехватить. Долг Кащею пора отдавать, и он видел только единственный путь – отыграться. Ему часто везло. Повезти должно было бы и на этот раз. Потому что не может все валиться на его голову сразу: жена пропала, с финансами туго, да еще этот Борин из следственного докопался.